жизни, духовное обучение, или развитие, опирается, как кажется, на метод изучения коанов. Под коаном понимаются парадоксальный вопрос, утверждение или действие наставника. Из описания Судзуки явствует, что в основном мастера задают ученикам вопросы, а сами истории больше похожи на байки, и всякий раз учитель отправляет ученика размышлять. Вот показательный пример: однажды монах спросил учителя, обладает ли собака природой Будды; учитель ответил: «Му». Как замечает Судзуки, «„My“ буквально означает „нет“ или „никакой“, но когда это слово дается в качестве коана, оно не имеет никакой связи с буквальным значением: это „му“, простое и чистое»[865].

895 С первого взгляда кажется, что такой вопрос в качестве объекта медитации способен предвосхитить и предопределить конечный результат, то есть задать содержание переживания; так в иезуитских духовных упражнениях и в некоторых йогических медитациях содержание задается задачей, которую ставит учитель. Впрочем, коаны настолько разнообразны, настолько неоднозначны и, главное, настолько беспредельно парадоксальны, что даже знаток порой оказывается в полном неведении относительно того, что можно счесть подходящим ответом. Вдобавок описания конечного результата зачастую столь туманны, что попросту невозможно обнаружить какую-либо рациональную связь между коаном и переживанием просветления. А с учетом видимого отсутствия логической последовательности остается предположить, что метод коана не налагает никаких ограничений на свободу психического процесса и что конечный результат, следовательно, обусловливается разве что индивидуальной предрасположенностью ученика. Полное разрушение рационального интеллекта, достигаемое посредством обучения, обеспечивает почти полное отсутствие сознательных утверждений. Они по возможности исключаются, зато бессознательные предположения, существующие, но неосознаваемые психологические предрасположенности, отнюдь не считаются пустыми или бессмысленными. Это факты от природы, и в таких ответах, безусловно, проявляется переживание сатори; это ответ Природы, которой удалось передать свою реакцию прямиком в сознающий ум[866]. Бессознательная природа ученика противопоставляет себя учителю или коану, отвечая на вопросы, — и обретает, по всей видимости, сатори. Такая, насколько я могу судить, точка зрения более или менее верно отражает сущность сатори. Мою правоту подтверждает и то наблюдение, что умение «заглянуть в собственную природу», в «изначального человека» и в глубины своего естества нередко особенно заботит наставников дзен-буддизма[867].

896 Дзен отличается от всех других упражнений в медитации, философских или религиозных, принципиальным отсутствием предположений. Часто даже самого Будду наотрез отвергают, фактически — почти кощунственно игнорируют, пусть он является сильнейшей духовной предпосылкой всего упражнения (или, может быть, именно поэтому). Но это тоже образ, подлежащий отбрасыванию. Присутствует лишь то, что существует на самом деле, то есть человек со всеми его бессознательными допущениями, от которых попросту никогда не избавиться до конца в силу их бессознательности. Ответ, который будто бы звучит из пустоты, свет, вспыхивающий в густейшем мраке — они всегда воспринимаются как чудесное и благословенное озарение.

897 Мир сознания с неизбежностью предстает миром, полным ограничений и стен, что преграждают путь. Это необходимая односторонность, обусловленная природой самого сознания. Никакое сознание не может вместить больше крайне малого числа одновременных восприятий. Все остальное должно прятаться в тени, вне поля зрения. Любое увеличение одновременных содержаний тут же вызывает затемнение сознания, замешательство до растерянности. Сознание не просто требует условий — оно по своей природе строго ограничено малым, то бишь четко определенным. Нашим общим свойством ориентироваться мы обязаны исключительно тому факту, что посредством внимания удается отслеживать довольно быструю смену образов. Но внимание представляет собой усилие, которое нельзя предпринимать постоянно. Мы должны, так сказать, обходиться минимумом одновременных восприятий и последовательностей образов. Следовательно, при широком внимании возможные восприятия непрерывно исключаются, а сознание всегда привязано к чему-то предельно узкому. Попробуем вообразить, что могло бы произойти, имей индивидуальное сознание способность улавливать с одного взгляда общую картину всех возможных восприятий. Если кто-то преуспел в создании картины мира из нескольких отдельных предметов, которые он может воспринимать одновременно, какое поистине божественное зрелище открылось бы его взору, сумей он воспринимать гораздо больше — мгновенно и четко! Сказанное касается только возможного для нас восприятия. А если теперь добавить сюда бессознательные содержания, то есть те, которые пока не поддаются (или уже не поддаются) осознанию, а затем попытаться вообразить целостное видение, то картина выйдет далеко за рамки самых дерзких фантазий. Разумеется, подобное вряд ли возможно представить сознательно, однако в бессознательном это получится, ведь все сублиминальные содержания наделены потенцией быть воспринятыми и отобразиться в сознании. Бессознательное есть невообразимая совокупность всех сублиминальных психических факторов, потенциальное «тотальное видение». Оно образует целостную предрасположенность, из которой сознание время от времени выделяет крошечные фрагменты.

898 Что ж, если сознание опустошено до предела от своего содержимого, эти содержания очутятся в бессознательном — по крайней мере, на время. В дзен-буддизме это смещение обычно происходит вследствие того, что энергия извлекается из сознательного содержания и передается либо в представление о пустоте, либо в коан. Поскольку то и другое должно быть стабильным, последовательность образов отвергается, а с нею перестает расходоваться и энергия на кинетику сознания. Сохраненная таким образом, энергия переходит в бессознательное и усиливает его природный заряд до взрывоопасного состояния. Тем самым возрастает опасность прорыва бессознательных содержаний в сознание. Но поскольку опустошение и заглушение сознания осуществить не так-то легко, нужна особая подготовка неопределенной продолжительности[868], которая позволит оценить максимальное напряжение перед окончательным прорывом содержаний бессознательного.

899 Прорываются вовсе не случайные содержания. Как показывает психиатрическое лечение душевнобольных, существуют определенные отношения между содержаниями сознания и теми бредовыми идеями, что вторгаются в явь. Те же отношения налицо между сновидениями и бодрствующим сознанием нормальных людей. По сути, это компенсационные отношения[869]: бессознательные содержания выносят на поверхность сознания все необходимое — в самом широком смысле[870] — для завершения и достижения целостности сознательной ориентации. Если фрагменты, предлагаемые бессознательным или вытесненные из него, осмысленно встраиваются в сознательную жизнь, возникает форма психического существования, которая лучше соответствует всей личности и тем самым устраняет бесплодные конфликты между сознательным и бессознательным «Я». Современная психотерапия основана на этом принципе в той мере, в какой она смогла освободиться от исторического предубеждения против бессознательного, якобы пестующего лишь инфантильные и морально неполноценные содержания. Там определенно есть своего рода заветный уголок, кладовая, полная грязных секретов, хотя они не столько бессознательны, сколько скрыты от сознания и лишь наполовину забыты. Но все это имеет такое же отношение к бессознательному как целому, что и больной зуб — к личности как таковой. Бессознательное есть материнское лоно всех метафизических высказываний, всей мифологии, всей той философии, что не сводится к огульной критике, и всех проявлений жизни, обусловленных психологическими предпосылками.

900 Каждое вторжение бессознательного представляет собой