Ночное нападение при Чарукове происходило накануне прибытия Дунайской армии к Стыри. 9 Сентября начала она подходить к берегам его, быв на пути своем из Валахии задержана проливными дождями и разлитием рек. Дорогой присоединились к ней два полка 15-й дивизии, стоявшей в Одессе[415]. Тормасов имел повеление от Князя Кутузова идти к нему на соединение, как скоро приблизится Дунайская армия, долженствовавшая, вместо него, охранять Волынь и действовать против австрийцев. В исполнение сего приказания намеревался он выступить через Мозырь и Бобруйск на Мстиславль, держа сколь можно параллельное направление с дорогой, ведущей от Минска через Оршу на Смоленск, дабы в случае отступления Наполеона действовать на правый фланг и тыл его[416]. Однако, по приходе Дунайской армии, Тормасов счел выгоднее вместе с ней перейти через Стырь и, пользуясь превосходством сил, разбить неприятеля и вытеснить его из Волыни, а потом, согласно с волей Князя Кутузова, идти к нему на соединение через Мозырь и Бобруйск[417].

Соединенные на Стыри обе армии наши составляли более 60 000 человек; у Князя Шварценберга и Ренье было 43 000, в том числе 26 000 австрийцев, 12 000 саксонцев и 5000 поляков. Тормасов условился с Чичаговым перейти через Стырь и атаковать неприятеля, который был расположен так: австрийцы в Голобах, саксонцы в Киселине, поляки во Владимире. 1 °Cентября Дунайская армия, имея в авангарде Графа Орурка, переправилась при Берестечке и Хрынниках; 3-я армия, коей авангардом командовал Граф Ламберт, при Луцке и Торговице. Князь Шварценберг, получа известие о наступательном против него движении, сосредоточил войска за рекой Турией. Наши армии шли по направлению к Владимиру, действуя левым флангом, с намерением оттеснить правое крыло Князя Шварценберга от Буга и лишить его прямого сообщения с Варшавой, откуда, как у нас полагали, должен он был получить подкрепление.

Два дня спустя после переправы через Стырь армии стояли: 3-я в Киселине, а Дунайская во Владимире, занимая отрядом Устилуг. Граф Ламберт, предшествовавший первой из них, не встретил неприятеля, но Граф Орурк имел с поляками незначительное, хотя, впрочем, удачное дело при Локачах, замечательное тем, что от пленных, в нем взятых, известились о падении Москвы, чего до тех пор в наших армиях на Волыни не знали. Вот как об этом обстоятельстве пишет очевидец, находившийся при Дунайской армии: «Сие извествие не только не поселило уныние в душах воинов, но, напротив, еще родило пламенное желание к ежеминутным сражениям, чтобы мстить неприятелю. Всякое уклонение его от сражения поселяло ропот, что войска не смогут сделать доказательств, как им приятно умереть за освобождение Отечества»[418].

На следующий день соединенные наши армии продолжали наступление к реке Турии. На левом берегу ее стоял неприятель, давая вид, что хочет держаться на избранной им там позиции. Приблизившись к реке, узнали, что Князь Шварценберг начал уже отводить главные силы свои к Любомлю, а на Турии оставил только арьергарды, имевшие повеление защищать переправу, пока армия успеет отойти назад. На берегах реки завязалось дело, но оно скоро кончилось, когда неприятель заметил, что Граф Орурк переправляется на его правом фланге при Туричанах. Неприятельский арьергард последовал общему движению армии. На марше к Любомлю Князь Шварценберг возымел опасение, что наши Генералы отправят отряд для взятия Замостья, обороняемого слабым гарнизоном, а потому послал он туда усиленными маршами бывшее при армии его польское ополчение, под командой Косинского, чем без нужды ослабил себя.

Князь Шварценберг остановился у Любомля, в намерении высмотреть настоящие силы наших армий, о чем до тех пор не имел он достоверных сведений[419]. Австрийцы стояли на левом крыле, позади Любомля, саксонцы на правом, между деревнями Римач и Теребейкой. Фронт защищен был вырытым для осушения болота каналом; по берегам его рассыпались стрелки; в лесу, против Вишнева, поставили батарею. 16 Сентября, под вечер, начали подходить наши корпуса по дороге от Олесек, и отдан приказ выступить в полночь к Любомлю, для начатия атаки с рассветом. Вскоре приказ отменили, по донесению из авангарда, что мосты на дороге истреблены. 17-го русские войска еще более сосредоточились около Любомля: 3-я армия, находившаяся на правом крыле, прибыла по Туриской дороге, Дунайская шла из Олесек; корпус Эссена потянулся к Березцам на Буге, откуда отряд послан в Римач. На передовых цепях началась перестрелка. Полагая, что неприятель примет сражение, наши Главнокомандующие решились атаковать его 18-го числа. С сей целью Чичагов хотел двинуться на Вишнев, Тормасов обойти Любомль справа; Граф Ланжерон и Эссен назначены были овладеть Теребейкой и потом ударить на правое крыло неприятеля. Во время сих приготовлений Князь Шварценберг узнал о превосходном числе наших войск и, не желая завязывать неравного боя, отступил за Буг. Ночью он снялся с позиции и пошел к Опалину, где часть армии его переправилась на левый берег Буга, а другая, для выигрыша времени, послана на переправу к Влодаве. Только одна дивизия пошла вверх по правой стороне Буга, к Бресту, куда и вся неприятельская армия потянулась левым берегом Буга. К Опалину, вслед за австрийцами и саксонцами, послан корпус Эссена, а прочие корпуса стали около Любомля. Так, на короткое время, в этой части театра войны почти очищены были от неприятеля пределы Империи, и Волынская губерния уже более не подвергалась его нашествию, за исключением нескольких ничтожных набегов, произведенных в Октябре, на пограничные места, вооруженными шайками ополчения Варшавского Герцогства.

Во все продолжение войны спокойствие и порядок не нарушались в губерниях Волынской и Подольской и в Тарнопольской области[420]. Ни против кого не надобно было принимать мер строгости, на которые Тормасов был разрешея[421]; только небольшое число помещиков и шляхтичей уехали тайно за границу. Находившийся в Варшаве Французским Послом Прадт сознается в тщетности своих усилий найти в Волынской губернии предателей, хотя из Варшавы были подсылаемы бунтовщики и распространяемы воззвания. В одной прокламации видны делаемые жителям Волыни упреки за их равнодушие к восстановлению Польши. Правда, не было принесено никакой особенной жертвы Отечеству, но повиновение властям пребыло во всей силе; безостановочно составляли подвижные магазины, подвозили продовольствие для войск, ставили рекрутов и лошадей. Православное духовенство ознаменовалось прекрасным подвигом. По приглашению Подольского Архиепископа молодые люди духовного сословия, числом 53, добровольно вызвались поступить в военную службу. Узнав о сем поступке, Князь Кутузов писал Подольскому Губернатору: «Что может быть приятнее человеку в мои лета, как видеть, до какой степени чувства соотечественников моих запечатлены непоколебимою верностию к своему долгу, чем Русские страшны врагам своим и чем слава наша вознесена превыше всех Царств!» Товары с таможен, казенные запасы и деньги были большей частью перевезены из Подолии и Волыни в Киев, где, вскоре после начала войны, приняты были все меры к опорожнению города. Провиантскую и Комиссариатскую Комиссии отправили в Кременчуг, госпиталь и военно-сиротское отделение в Переяславль, арсенал в Москву. Дела присутственных мест, святыни монастырей и лавры были уложены к отправлению; некоторые из дорогих церковных вещей спрятаны в сокровенные места, другие назначены к отсылке по Днепру; многие из жителей вывозили свое имущество. Если бы нашествие коснулось Киева, на священных горах коего впервые воссияла благодать Господня над Русской землей, неприятель нашел бы колыбель России так же опустелой, как и златоглавую Москву.