– Да угадать подкоп нетрудно, – отклинулся на реплику префекта Двенадцатого Аптус. – Главное – землю слушать.

– А ты ее сам послушай, когда тебе по стенам непрерывно из онагров лупят! – возразил префект.

– А я, знаешь ли, слушал! – набычился Гонорий Плавт. – И копал, было дело. И оборонялся. И штурмом брал! Я, чтоб ты знал, еще опционом венок за стену получил!

Префекту крыть было нечем. Он бормотнул что-то уважительное и заткнулся, потому что заговорил Черепанов.

– Завтра, – сказал он, – персы начнут штурм лагеря Шестнадцатого. Думаю, с самого рассвета начнут, что скажете?

– Верно, домин, – поддержал примипил Третьего Киренаикского. – До восхода не начнут. Им бог без солнца не помогает. Могут и вообще штурм отложить, если на небе тучи.

– Тучи… – мечтательно вздохнул иллириец Маний Митрил. – Пошлите боги нам хороший дождь, и я готов еще денек подождать с персами!

– А я не готов! – жестко произнес Черепанов. – Каждый час мы рискуем, что нас обнаружат. Пошлют пяток разъездов за холмы – и всё.

– Не думаю, домин, – возразил Гонорий Плавт. – Не до того им. Вон, опять Европос на прочность пробуют.

Он был прав: персы в очередной раз насели на город. Уплотнили обстрел, подтащили поближе две осадные башни и принялись перебрасываться стрелами с защитниками стен. Но это был не настоящий штурм. Так, проба сил. Но шум поднялся изрядный. Долетало даже до совещавшихся римских военачальников.

– План такой… – Черепанов отвернулся от Дура Европос и поглядел на свой генералитет. – Как только персы начинают атаку лагеря, Первый Германский и ауксиларии нумидийских ал с максимальной скоростью выдвигаются к крепости, обходят ее и отрезают персов от переправы и флота. Тем временем пехота Двенадцатого и когорты Третьего Киренаикского, с орудиями, заходят атакующей группе с флангов и давят их, лишая маневра, а Первый Парфянский отрезает атакующую группу от основной армии, захватывает персидские машины, не давая обслуге срезать тяжи, разворачивает и при их поддержке удерживает первую атаку персидской конницы, которую, несомненно, бросят на помощь атакующей группе.

– Домин, их просто втопчут в песок! – воскликнул примипил Третьего Киренаикского.

– Так и будет! – поддержал его префект Двенадцатого. – Префект Гонорий! Ты же бился с персами! Ты же знаешь, что их не удержишь!

Аптус хитро улыбнулся и сразу стал похож на италийского крестьянина, которого пытается учить правильному севу приезжий агроном. Но – промолчал.

– Он удержит, – сказал наместник Сирии. – Во всяком случае, очень постарается. Ваше дело – окружить и добить. Справитесь?

Военачальники переглянулись.

– Расплющим, как улиток! – пообещал префект Двенадцатого. – Ты их только останови, Аптус, старина! Не промахнись!

– Когда это я промахивался? – проворчал Гонорий Плавт Аптус[156]. – Ты видел? И не увидишь!

– Далее, – продолжал Черепанов, – пропустив мимо катафрактов, во фланг персидской пехоте заходит армянская конница, следом за которой – все конные ауксиларии, которые у нас есть. Задача – не только разгром пехоты, а проникновение в персидский лагерь и создание паники. Ты понял, Меружан?

– Понял, домин! – Заросший бородой по самые глаза армянин, величественно кивнул. Черепанов поставил его во главе всей армянской конницы вопреки правилу, что командовать ауксилариями должен римлянин. Меружан оценил. Лет триста назад его дальний предок-полководец пал в битве с римлянами, что не помешало сыну предка вместе с сыном тогдашнего царя Армении перейти на сторону завоевателей[157]. С тех пор род Меружана верно служил Империи. И Черепанов верил ему больше, чем назначенному еще при Александре Севере префекту. Тем более, что префект ничем не был ему обязан, а Меружана возвысил именно Черепанов, которому армяне были очень нужны. Они – его единственное подразделение тяжелой конницы, способное не то, чтобы противостоять персидским катафрактам (для этого их было слишком мало, да и выучка не та), но хотя бы драться с ними один на один более-менее на равных.

– Я бы посоветовал использовать нумидийцев, домин, – пробасил Меружан. – Они неоценимы, когда надо посеять хаос и панику.

– Спасибо за совет, – кивнул Черепанов. – Но я уже определил им боевую задачу. Друзья мои! Если все мы завтра как следует постараемся, то вторгшаяся на нашу землю армия персов перестанет существовать.

– Слушай, Ген, а может нам на них ночью напасть? – предложил после совещания Коршунов. – Мои ребятки в темноте отлично работают. А персы, ты же слышал, в темноте воевать не любят.

– Что они не любят, это их дело, – произнес Черепанов, разглядывая лагерь противника через потертый монокуляр – вторую вещь, оставшуюся у них от посадочного модуля. Первой был Генкин талисман – уродец Буратино. Монокуляр Коршунов приволок в Мезию в виде прицела для арбалета. Штуковина чудом уцелела в заварухе, но – уцелела, и Черепанов по праву победителя забрал ее себе. – Важно не это, а то, что люблю я. А я люблю, чтобы разгром был полным. Может, ночью они и хуже дерутся, зато лучше удирают. А я не хочу, чтобы главные массовики-затейники дали деру. Мне нужна скорлупа их сатрапа. И вся та лабуда, которая у них заменяет знамена. Здесь, брат, мало победить врага. Надо еще собрать доказательства победы. И предъявить Сенату. Иначе тебе просто не поверят. Так что ночь – не прокатит.

– Хочешь, как тогда, на Дунае?

Алексею рассказывали историю, когда Генка заманил в ловушку превосходящий числом отряд варваров-германцев и вырезал его весь до единого. Была банда – и пропала. Никаких следов. Если не считать отрезанных ушей, которые Черепанов велел завялить и сложить в мешок. А потом предъявил императору в качестве вещественного доказательства. Император вник.

– Хорошо, что напомнил, – одобрил Геннадий. – Уши тоже пригодятся. А сейчас пойдем покушаем, что Бог послал и на боковую. Завтра подъем в третью ночную стражу.

Геннадий не ошибся. Едва солнышко показало гребешок над излучиной Евфрата, в лагере персов по-бычьи заревели трубы и армия начала выдвигаться.

Как и ожидалось – не вся. Примерно тысяч пять. Под прикрытием легкой конницы и пеших лучников персидские артиллеристы подтащили орудия и с оглушительным грохотом принялись обрабатывать лагерь, недавнее место обитания смешанной когорты Третьего Августова, а ныне – опорная база легионеров Шестнадцатого.

В сторону лагеря полетели камни и горшки со смолой. А затем, по команде, человек триста выбежали вперед, и принялись метать огненные стрелы. Смола тоже загорелась. Часть частокола охватило пламя, и мощные онагры персов, пристрелявшись, принялись лупить прицельно, в пламя. Минут сорок – и горящая часть лагерного периметра рухнула внутрь, и персидская конница, не особенно торопясь, через вырубленную рощу олив, покатила в сторону лагеря.