— Ваши поездки за покупками в Сан-Диего — что вы там делали? Что покупали? С кем виделись?

— Артур Келлер, вы его знаете? Это имя о чем-то вам говорит?

— Вас когда-нибудь арестовывали за проституцию? За наркотики? За уклонение от налогов?

В ответ она задавала свои вопросы...

— О чем вы говорите?

— Почему обо всем этом спрашиваете меня?

— Кто вы вообще?

— Где Адан?

— Он знает, что вы допрашиваете меня?

— Могу я пойти спать?

Спать ей позволили пойти, но через пятнадцать минут разбудили снова и стали уверять, что это уже новая ночь. С трудом Нора все-таки поняла, что это неправда, однако сделала вид, будто поверила им. Допрашивающий задавал ей одни и те же вопросы, снова и снова. И наконец она взорвалась:

— Я хочу лечь спать!

— Я хочу видеть Адана! И...

— Я хочу еще таблетку снотворного...

Вам дадут, скоро, пообещал допрашивающий. И переменил тактику.

— Расскажите мне, пожалуйста, про день, когда конфисковали оружие. Проведите меня по нему в подробностях, минута за минутой. Вот вы садитесь в машину и...

— И, и, и...

Нора забралась на кровать, накрыла голову подушкой и попросила его заткнуться и убираться, она устала. Он протянул ей таблетку, и она взяла ее.

Ей позволили проспать двадцать четыре часа, и все закрутилось снова.

Вопросы, вопросы, вопросы.

Расскажите мне про это, расскажите мне про то.

Арт Келлер, Шэг Уоллес, Арт Келлер.

— Расскажите, как вы застрелили китайца. Как все происходило? Что вы при этом чувствовали? За что вы схватили пистолет? За ствол? За рукоятку?

— Расскажите про Келлера. Вы давно его знаете? Он обратился к вам или вы сами нашли его?

— Про что вы вообще говорите? — удивилась Нора.

Потому что знала, если станет отвечать хоть что-то, то увязнет по шейку, одурманенная барбитуратами, измученная, напуганная, вконец сбитая с толку. Что они делают, Нора понимала, но только ничего не могла поделать, чтобы остановить их.

Они пока что и пальцем не дотронулись до нее, не угрожали.

И это давало ей надежду: значит, они не до конца уверены, что осведомитель именно она. Будь они уверены, то информацию из нее вытягивали бы пытками, а не то попросту убили бы. «Мягкий» допрос означал, у них есть сомнения и еще кое-что...

Что Адан по-прежнему на ее стороне. Они не истязают меня, думала она, потому что боятся Адана. И она держалась. Давала уклончивые путаные ответы. Категорически отрицала, выдвигала возмущенно встречные обвинения.

Но сил оставалось все меньше. Терпеть становилось все труднее.

Однажды утром не принесли завтрака. Она спросила про него, и девушка, смутившись, ответила, что она уже подавала. Но она же не приносила ничего. Я знаю или уже путаюсь? — недоумевала Нора. А потом принесли два ланча: один за другим, потом снова сон и опять таблетка.

Теперь она ходила гулять вокруг коттеджа. Двери не запирались, и никто не останавливал ее. С одной стороны особняка раскинулось море, а с трех других тянулась бесконечная пустыня. Если Нора попытается сбежать, то погибнет либо от жажды, либо от палящего солнца.

Спустившись к морю, Нора зашла по щиколотку в воду.

Вода такая теплая и приятная.

За спиной у нее опускалось за горизонт солнце.

Адан наблюдает за Норой из окна спальни в доме на холме.

Он — пленник в своей комнате, охраняемый посменно sicarios, преданными Раулю. Они сторожат дверь круглые сутки, и Адан прикинул, что в поместье их должно быть не меньше двадцати.

Он стоит и смотрит, как Нора бредет по воде. На ней светло-желтый сарафан и мягкая белая шляпа, предохраняющая кожу от солнца. На голые плечи падают волосы.

Это была ты? — гадает он.

Это ты предала меня?

Нет, решительно отметает он, я не могу заставить себя поверить в это.

Зато Рауль верит безоговорочно, хотя несколько дней допросов никак не доказали предательства. Допрос очень мягкий, уверяет Адана брат. До нее и пальцем не дотронулись, не говоря уж о том, чтоб пытать.

Да, лучше не трогайте ее, остерегает Адан. Один синяк, один шрам, один вскрик боли — и я найду способ устроить твое убийство, брат ты мне или не брат.

Ну а если soplon она? — спрашивает Рауль.

Тогда, думает Адан, глядя, как Нора присаживается у кромки воды, все по-другому.

Да, тогда совсем другое дело.

Они с Раулем приходят к соглашению: если Нора не предатель, то Рауль посторонится и Адан снова займет свой пост patron. Таково, конечно, соглашение, думает Адан, но опыт ему подсказывает: еще ни один человек, однажды дорвавшийся до власти, ни за что не уступил ее.

Во всяком случае добровольно.

И с легкостью — тоже нет.

А может, это и к лучшему, раздумывает Адан. Пусть Рауль забирает себе pasador, а он возьмет свою долю наличными, заберет Нору и уедет с ней куда-нибудь жить спокойной жизнью. Она всегда мечтала о Париже. Почему бы и нет?

Ну а если ситуация повернется по-другому? Если окажется, что Нора по какой-то причине предала их, тогда временный захват власти Раулем превратится в постоянный, а Нора...

Нет, он даже думать об этом не желает.

Он хорошо помнит Пилар Талаверу.

Если так, думает Адан, я сделаю все сам. Вот странно, как можно продолжать любить человека, который предал тебя. Я заведу ее в океан, пусть смотрит, как последние лучи солнца угасают на воде.

Все произойдет быстро и безболезненно.

А потом, если б не Глория, я бы сунул пистолет себе в рот.

Дети привязывают нас к жизни.

Особенно эта девочка, такая хрупкая и нуждающаяся в помощи.

Дочка, наверное, уже до смерти переволновалась. Новости из Тихуаны наверняка попали в газеты Сан-Диего, и хотя Люсия, конечно же, попытается оградить девочку, Глория все равно будет переживать, пока не услышит моего голоса.

Адан бросает еще один долгий взгляд на Нору, потом отходит от окна и стучит в дверь.

Охранник открывает.

— Принеси мне мобильник, — приказывает Адан.

— Рауль сказал...

— Приказы Рауля для меня задницы крысиной не стоят, pendejo, — рявкает Адан. — Я пока еще patron, и если велю тебе принести что-то, так ступай и принеси!

И телефон ему приносят.

— Босс?