Но величайшим событием семидесятых годов, имевшим неизмеримые последствия в будущем, был внезапный упадок английского земледелия.

С 1875 года началась катастрофа. Ряд неурожайных годов увеличил ее первоначальные размеры, но причиной было развитие американских прерий как зерновых районов. Новые земледельческие машины давали фермам Среднего Запада возможность снимать сливки с нетронутой почвы на неограниченном пространстве; новая железнодорожная система доставляла продукцию в гавани; новые пароходы перевозили ее через Атлантический океан. Английское земледелие было более научным и более высококапитализированным, чем американское, но и при этих условиях их неравенство было слишком велико. Массовое производство зерна более простыми и дешевыми способами конкурировало с тщательными и дорогостоящими методами обработки, которые разрабатывались в хорошо налаженных английских поместьях в течение предшествующих двухсот лет. Разорение британской земельной аристократии заокеанской демократией американских фермеров явилось результатом этого изменения в экономической обстановке. Еще более важным следствием было общее прекращение соприкосновения англичан с природой, которое во все предшествующие века помогало формировать ум и воображение островитян.

Другие государства Европы, где еще сохранилось крестьянство и где с ним считались как со стабилизирующим элементом в социальном здании, преграждали путь потоку американского продовольствия при помощи тарифов. Но в Англии такая политика не была принята и даже не обсуждалась серьезным образом. Уверенность, что фритредерство является секретом нашего небывалого процветания, нежелание нарушать мировую торговлю, в которой наше господство и обогащение казались прочно, обеспеченными, количественное преобладание городов над деревнями, а еще больше их интеллектуальное и политическое руководство, воспоминания о «голодных сороковых годах», когда хлебные законы сделали хлеб слишком дорогим для бедноты, – все эти обстоятельства препятствовали проведению любой меры, направленной на сохранение сельского образа жизни. Англичане второй половины Викторианской эпохи не видели какой-либо необходимости выращивать хлеб на острове, чтобы обеспечить нужды будущих войн. После того как два поколения пользовались безопасностью, завоеванной в битве при Ватерлоо, казалось, что реальная национальная опасность навсегда миновала.

В 1846 году Дизраэли предсказал разрушение землевладения как неизбежный результат свободной торговли зерном. В течение тридцати лет это утверждение было ошибочным. Теперь он внезапно оказался прав, и как раз в это время он был премьер-министром. Однако он ничего не сделал в этом вопросе.

Государственные деятели рассматривали судьбу земледелия со все большим равнодушием, потому что она не затрагивала острой проблемы безработицы. Батраки не оставались в деревне, когда кончалась их работа, а безработные шахтеры оставались около закрытой шахты. Когда «ходж» [63]терял работу или когда его заработок падал, он шел в город и искал работу там. В других случаях он уезжал за море, так как колонии и Соединенные Штаты еще принимали излишек нашего все возрастающего населения. Как класс, английский батрак привык к тому, что ему приходится оставлять землю.

В то же время лендлорды и фермеры, которые не имели ни желания, ни сил расстаться с землей, страдали и жаловались напрасно, так как их время как политических руководителей Англии уже прошло. Интеллигенция семидесятых и восьмидесятых годов была проникнута доктриной фритредерства: она верила, что если одна отрасль хозяйства, например земледелие, погибнет в результате свободной конкуренции, то соответственно выиграет другая и займет ее место – и таким образом все будет хорошо. Но на деле отнюдь не все было хорошо. Теоретики не могли понять, что земледелие является не просто одной из отраслей хозяйства среди многих других, а образом жизни, единственным и незаменимым по своей человеческой и духовной ценности.

В первое десятилетие упадка, который начался в 1875 году, посевная площадь под пшеницей снизилась в Англии почти на миллион акров. Целые зерновые районы на западе, в центральных графствах и на севере обращались в пастбища, причем это не сопровождалось соответствующим увеличением количества домашнего скота, хотя и происходила значительная замена рогатого скота овцами. Ввоз замороженного мяса из Австралии, Новой Зеландии и Южной Америки был новой чертой восьмидесятых и девяностых годов. В 1891-1899 годах последовала вторая волна сельскохозяйственной депрессии, столь же суровой, как и депрессия 1875-1884 годов. К концу столетия посевная площадь зерновых в Англии и Уэльсе сократилась с восьми с лишним миллионов акров в 1871 году до шести миллионов. Постоянные пастбища значительно возросли, но падение цен на скот и овец не отставало от падения цен на зерно.

Историк английского земледелия таким образом изображает последние десятилетия царствования Виктории:

«Продовольствие являлось, так сказать, валютой, которой другие нации расплачивались за английские промышленные товары, и его дешевизна была несомненным благодеянием для общества наемных рабочих. Предоставленные самим себе, земледельцы с мужеством и упорством вели неравную борьбу. Но с течением времени занятое в промышленности население, казалось, искало продовольственные рынки повсюду, кроме своей родины. Предприимчивость постепенно ослабла. Затянувшаяся депрессия приостановила дорогостоящие усовершенствования. Осушка почвы практически прекратилась, и владельцы, и арендаторы земли были озабочены тем, чтобы свести концы с концами при сокращающихся доходах. Качество земли ухудшилось; к ней прикладывали меньше труда; сократились суммы, расходуемые на брикеты и удобрения. Наиболее пострадавшими были зерновые районы графств, в которых превосходная обработка земли одержала наиболее замечательную победу». Ущерб в действительности был еще большим потому, что английское земледелие было основано на высококапитализированной системе производства основного продукта – зерна, особенно пшеницы, выращивание которой так ценилось в большинстве районов Англии, и овец и рогатого скота – лучших в мире. Другими способами использования земли незаслуженно пренебрегали. Правда, имелись, главным образом в Кенте, поля хмеля. Но картофель занимал лишь два процента всей возделываемой земли. Мало было овощей и фруктов. Огородничество никогда не было систематически организовано.

Только после войны 1914-1918 годов государство занялось в широком масштабе лесоводством, которое ему было особенно удобно вести. Лендлорды, которые в XVIII и начале XIX веков старательно занимались древонасаждениями, потеряли интерес к лесоводству как отрасли хозяйства, когда правительство перестало покупать внутри страны огромные дубы для строительства наших боевых кораблей и когда строевой лес в больших количествах стал поступать из Скандинавии и Северной Америки по ценам, отбивавшим охоту к разведению лесов в Англии. Обширный спрос на крепежный и строительный лес удовлетворялся из-за границы.

В 1880 году, если судить с эстетической, а не скоммерческой стороны, Англия могла похвастаться более красивыми деревьями, чем какая-либо другая страна. Леса исчезали, за исключением одного-двух клочков, подобных Нью-Форест и Форест-оф-Дин.