Сократилин опомнился, когда столкнулся с Левцовым.

— Куда ты, старшина? Там немцы!

— Они ее убили, — сказал Сократилин.

— Всех убьют. Слышишь, ты? — Левцов схватил Сократилина за плечи, сильно встряхнул. — Опомнись, старшина! Надо бежать!

— Куда? Зачем? — почему-то шепотом спросил Сократилин.

— К реке! — Левцов взял старшину, как ребенка, за руку и потащил за собой.

Они бежали, падали, ползли, опять бежали. Впереди и сзади них тоже бежали бойцы. На рыночной площади они спрятались за фанерный ларек и стали отстреливаться. В конце улицы, выходящей на площадь, мелькали фигуры немецких солдат.

— Ах вы, сволочи, сволочи! — бормотал Сократилин, выпуская пулю за пулей. И если удавалось свалить немца на землю, он радостно вскрикивал: — Ага, еще один!

Левцов стрелял так быстро, что ствол карабина накалился и жег ему руки.

— Все. Патроны кончились. Драпаем, старшина, — сказал Левцов.

Сократилин не ответил. Метрах в двадцати от ларька лежал убитый красноармеец.

— А не разжиться ли мне патрончиками у этого, как ты на это смотришь, старшина? — И, не получив ответа, согнувшись, Левцов выскочил на площадь.

— Куда, дурак! Вернись! — закричал Сократилин.

Пуля угодила Левцову прямо в лоб, и с такой силой, что сначала выпрямила его, а потом опрокинула на спину, и Ричард затылком ударился о булыжный настил площади. И в ту же секунду резанул пулемет, посыпались щепки, и ларек загрохотал и заухал, как пустая бочка.

— Черт побери, этак и тебя могут прихлопнуть, Богдан, — сказал Сократилин. Теперь он думал только о себе. Женщину, только что убитого Левцова затмил страх за собственную жизнь. Как будто их никогда и не было, а только существовал на этом свете он один — Сократилин. И в эту минуту ему хотелось существовать вечно.

Пока можно было ползти, он полз, пока можно было пробираться вдоль домов, он пробирался, прячась за углами, выступами стен. Потом он увидел Волхов, высокий берег реки и там двухэтажный красного кирпича дом с узкими окнами и башенкой на крыше. Сократилин бежал к дому, задыхаясь, держась рукой за сердце. И когда нырнул в узкую дверь и увидел, что в доме полно своих, он почувствовал огромное облегчение.

В дом сбежалось человек двадцать вместе с лейтенантом, тем самым лейтенантом, который два часа назад решил исход рукопашной схватки. Сократилин узнал двоих из своей роты. Кроме винтовок, были пулемет и десятка полтора гранат.

Осмотрели дом. Старинной кладки, с толстенными стенами и узкими, как щели, окнами, он не походил ни на замок, ни на монастырь, а черт-те знает на что. Вероятно, дом строил чудаковатый купец по собственному проекту. Видимо, когда-то здесь были и кабинеты, и спальни, и танцевальные залы. Теперь же разместились две огромные коммунальные квартиры с комнатами, комнатушками, дощатыми перегородками и темным, длинным, как труба, коридором. Жильцы дома только недавно сбежали. На кухне плита была уставлена кастрюлями, и под ногами солдат металась ошалевшая кошка.

Основные свои силы с ручным пулеметом лейтенант сосредоточил на втором этаже. Оборону нижнего этажа и чердака он решил держать малыми силами. Сократилину с четырьмя бойцами достался чердак.

Чердак был захламлен и опутан веревками. На одной висели простыня, юбка и две детские рубашонки. Обросший колючей щетиной красноармеец с остервенением рвал веревки и ругался. Вдруг он насторожился, поднял вверх палец. Сократилин щелкнул затвором.

— Дяденьки, не стреляйте, это я, — раздался за трубой детский голос.

— А ну выходи, — строго приказал Сократилин.

Из-за трубы вышел паренек с винтовкой. На нем были серая с пуговкой кепчонка и коричневая вельветовая курточка.

— Ты зачем здесь? Где взял винтовку? — грозно допрашивал Богдан Сократилин.

— У мертвого красноармейца взял.

— Зачем?

Паренек поднял на Сократилина глаза и так посмотрел, как будто сказал: «Сам знаешь. Зачем же спрашиваешь?» Сократилин крякнул и, придав голосу добродушный отеческий тон, сказал:

— Этим делом тебе, милый, еще рано заниматься. Уходи отсюда, да поскорее.

Парнишка побледнел, закусил губы и вдруг закричал высоким, звонким голоском:

— Не пойду! Я тоже умею стрелять. У меня — значок ворошиловского стрелка. Вот, посмотрите! — На груди его курточки Сократилин увидел новенький значок. — Разрешите остаться, дяденька командир?

— Этого я тебе не могу разрешить, — сказал Сократилин. — Пойдем к нашему командиру.

Лейтенант и слушать не стал. Он приказал отобрать у паренька винтовку и выпроводить из дому. Винтовку отобрали, а выпроводить не успели.

До этого по стенам дома лязгали шальные пули. Теперь немцы повели прицельный огонь. Звякнула под потолком люстра, и на пол посыпались подвески. Сократилин бросился на чердак.

С чердака отлично просматривался город и совершенно не видно было, что происходит рядом с домом. Сократилин следил за дорогой от рынка к кремлю. Немцы один за другим перебегали эту дорогу. Богдан посмотрел влево. Вдоль стен наискось стоявшего дома пробиралась цепочка автоматчиков. Сократилин указал цель и скомандовал: «Огонь!» Один упал, остальные уползли за угол. Пока на чердаке было довольно-таки спокойно. Пули сюда почти не залетали, и это давало возможность вести прицельную стрельбу.

— Зря не палите. Бейте наверняка. Немцы зря под пули не бросаются, — говорил Сократилин. Ему очень нравился небритый боец. Своим хладнокровием он чем-то напоминал татарина Кугушева, но в отличие от того стрелял без промаха.

Сам же Сократилин стрелял хуже обычного. У него тряслись руки, и он ничего не мог с ними сделать. И тряслись не от страха, а отчего — он и сам не мог понять. Он злился, нервничал и делал промах за промахом.

Немцы увидели, откуда по ним бьют, и словно градом осыпали крышу. Ржавое, истлевшее железо пули пробивали, как фольгу, на чердаке светлело с каждой секундой. Справа от Сократилина закричал красноармеец, схватился за голову и упал. Больше оставаться на чердаке стало невозможно. Из окна противостоящего дома по ним беспрерывно лупил пулемет.

— Ползком пробирайтесь на второй этаж! — крикнул Сократилин.

Уползти с чердака удалось лишь двоим: Сократилину и небритому красноармейцу. У третьего не выдержали нервы. В дверях он вскочил, чтоб броситься вниз по лестнице, и упал, прошитый пулеметной очередью.

То, что происходило на втором этаже, Сократилина повергло в ужас, и он понял, что не только часы, но и минуты их сочтены. Железный ливень хлестал беспрепятственно. Со стен, с потолка сыпалась штукатурка, пол усыпан обломками шкафов, стульев. От сгущавшихся сумерек, от дыма было темно; воздух был раскален, насыщен запахом пороха, и люди задыхались в дыму, в густой едкой пыли. У стены он заметил лейтенанта. Раненный в живот, он продолжал командовать, хотя никто его не слушал.