— Охотница, ты слишком громко кричишь, — послышался чей-то голос. — Иди сюда.

Она резко обернулась. На пороге одной из хижин сидел… а вернее, полулежал какой-то человек без обеих ног. Короткие культи были прикрыты грязной тряпкой.

— Так ты меня не помнишь… — заметил он. — Ну вот, не помнишь того, кого сделала калекой… Стоило бы тебя за это пожалеть, но я сам тому виной. Трудно гневаться на дело собственных рук.

— Кто стрелял? — спросила она.

— Это что, для тебя важнее всего? Ну хорошо. Я.

Сказав это, он поднял руку. В руке появилась стрела. Он небрежно швырнул ее в воздух, наблюдая, как она взлетела вверх, развернулась и, описывая широкую спираль, вонзилась в стену дома в локте от порога.

— Кто ты? — сдавленным голосом спросила Каренира.

— Я тот, кому твой меч отсек ноги. Но ты ведь не помнишь? Жаль. Ты заключила союз с Брулем против меня. Правда, все считают, что дело было как раз наоборот. Что твоим врагом был Бруль, а не я.

Он отрицательно покачал головой.

— Бруль-посланник хорошо понимал Шернь. Но, собственно, он был лишь мудрецом Шерни и нуждался в мече. А также в том, кто им владеет. Он пришел к Охотнице и попросил помощи, а доблестная и благородная Охотница с радостью ему эту помощь оказала. Возможно, она была перед ним в некоем долгу. Как обычно, по глупости и неразумению… Бруль был необычайно опасным противником, — в голосе калеки зазвучало искреннее уважение, — и если бы твой меч был соразмерен его разуму… Но он таковым не был. Я наслал на Бруля безумие, а он охотно поделился им с тобой. То, что ты мало о чем помнишь, — уже исключительно моя заслуга.

Она молчала, неподвижно уставившись на скрытое в тени лицо калеки.

— Я сижу тут и жду, — с неожиданным гневом проговорил он. — Целыми месяцами кормлю какую-то кошку в человечьей шкуре, и ради чего? Чтобы вместо тебя она заманила сюда какую-то стаю! Сюда сползается все живое!

Он неожиданно снова переменил тон.

— В этом ущелье лежит Лента Алера, — сказал он тихо и мягко. — Целая Лента, не какие-то обрывки. Достаточно ее пробудить и поднять. И это время придет. Уже скоро. А пока у меня в руках ты, Охотница. Ах, Охотница! — громко рассмеялся он. — Однако, и забавляло же меня это прозвище! Всегда забавляло, в самом деле. Ты хотела, чтобы я посмотрел тебе в глаза, — резко бросил он. — Ну что ж… как пожелаешь.

Он наклонился, и она увидела его зрачки. И тут же поняла, что не может убежать от собственной судьбы. Она много раз видела такие глаза, научилась противостоять их силе. Но сейчас она была беззащитна — ибо не была к подобному готова.

Глубоко, до самого дна ее разума и души, проник взгляд, который не был взглядом человека. На нее смотрели глаза смертельного врага…

Глаза стервятника.

— На колени, — велел он.

Он с любопытством разглядывал ее, потом на мгновение задумался.

— Ну, Охотница, ты уже знаешь, какой смерти ты наверняка бы не хотела?

Он замолчал, явно ожидая ответа. Стоя на коленях, она беззвучно пошевелила губами. Перед ней внезапно возникла вся ее неудавшаяся жизнь — с того момента, когда она оказалась в Громбеларде. Ее первая проигранная схватка с силой глаз стервятника. Потом — человек, которого она так любила и который понимал то, чего не поняла она: что они не могут быть счастливы в Громбеларде. Мысленно она начала просить у него помощи. Он был властелином Тяжелых гор, здесь ничто не могло ему противостоять…

— Быстрее, Охотница, — поторопил стервятник. — Крагдоб рано или поздно вернется в горы, но это мало что даст. А для тебя вообще ничего. Не думай сейчас о нем, только о тех, кого ты преследовала. Подумай о том, за что и почему. Люди тоже причиняли тебе вред. Но ты же не убивала из-за этого их всех без разбора? Думай, думай!

Он покачал головой.

— Но это, похоже, ни к чему. Смотри: снова кто-то должен думать за тебя. Насколько мне известно, ты получила в дар меч? Да, именно этот. Воткни его себе в живот. Медленно и очень глубоко… Медленно, я сказал. Стой, подожди! Повернись ко мне боком, я хочу лучше видеть, как он входит. Вот так, теперь вонзай… Еще глубже. Когда-то кто-то отдал тебе свои глаза. Потом умер. Пора вернуть долг.

Он с интересом смотрел, как женщина с налитым кровью лицом и вытаращенными глазами насаживает сама себя на меч, который держала обеими руками, издавая протяжный стон. Клинок медленно погружался в тело, кровь стекала по лезвию до самой рукоятки, все обильнее капая на землю.

— Хватит, достаточно. Теперь иди.

Она поднялась и встала, полусогнувшись, на дрожащих, слабых ногах. Изо рта потекла струйка крови. Вскоре другая появилась из-под юбки и начала течь вниз, по бедру.

— Иди со мной, — приказал он.

Опираясь на ладони, он неуклюже пополз на обрубках ног. Она сделала неуверенный, короткий шаг, потом другой… Хрипло дыша сквозь кровь, опираясь руками на торчащий в животе меч, она переставляла ноги, направляясь к пещере, где висели головы. Когда силы оставили ее, она упала на колени и поползла дальше на четвереньках.

— Не спеши, у нас много времени, — укоризненно сказал он. В его голосе слышалось понимание и терпение.

— Ложись, — велел он, когда она добралась до того места, где ждал он.

Она, скорчившись, легла на бок. Она умирала, ощущая это каждой частичкой измученного тела. Он посмотрел на нее и поднял плоский, острый каменный обломок.

Из серых глаз, которые она когда-то получила в дар, текли огромные слезы.

Он вонзил обломок камня в одну из глазниц. Женщина хрипела, стиснув зубы. Кровь густой струей хлынула с ее судорожно сжатых губ.

— Смотри сюда, — приказал он, показывая вырванный глаз. — Последнее, что ты видишь… Что? — спросил он, вонзая окровавленный камень во вторую глазницу. — Ты — одно лишь зло! Зло и добро, все так же добро и все так же зло… Откуда это бесценное знание? Ничему ты не научилась.

Он тщательно раздавил вырванные глаза.

— Путь к одному лишь добру или злу — не есть цель мира, — пояснил он. — Знаешь, в чем эта цель? Ну конечно, не знаешь. А вот я — знаю.

Он выдернул меч из ее живота. Она дернулась, напряглась и замерла, прижав руки к ране. Неловкими движениями он перерезал шею. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы перерубить позвоночник.

— Так что не пытайся быть умнее меня. Знание. Чтобы оценить чьи-то поступки, необходимо знание. Мой род добывал его в течение многих веков. И сейчас я делаю лишь то, что необходимо сделать, так что не имеет никакого значения, хорошо это или плохо.

Он поднял голову за волосы и привязал к колышку рядом с головой Хель-Крегири. С шеи и из полуоткрытых губ упали последние, запоздалые капли крови, две красные струйки стекли на щеки из мертвых глазниц.

— Не имеет значения, хорошо это или плохо, — удовлетворенно повторил он. — А то, что я тебя не люблю, — это дело другое.