— Но в округе нет стоянок.

— Ладно, а где ближайшее метро?

— Послушай, я отвезу тебя домой, если тебя не затруднит дойти до моей машины.

— О нет, безусловно, нет, я не могу тратить твое время, я уверена, что ты…

— Луиза, поступим, как я сказал, машина стоит совсем недалеко, и я доставлю тебя до дома очень быстро, пойдем.

До машины они дошли в молчании.

— Интересно, когда же появятся вести от Алеф?

— Никто не знает. Но я надеюсь, что скоро придет письмо и Алеф сообщит нам о том, где они обосновались. Я не знаю, рассчитывал ли Лукас получить работу в каком-то конкретном университете. Он не говорил тебе?

— Говорил мне? Нет! Как поживает малышка Мой?

— Она стала очень молчаливой. Мне порой думается, уж не сходит ли она с ума.

— О боже.

Они помолчали. Автомобиль проехал через мост и, свернув на набережную, покатил вдоль берега Темзы. Неожиданно Клемент свернул направо, проехал немного вперед и остановился на маленькой площади под могучим, сбросившим листья платаном.

— Что это за место, куда мы попали?

— Действительно, куда, Луиза? Я совсем запутался.

— Ох… неужели!..

— Прошу тебя, перестань.

— Что перестать?

— Вести себя как чужая и… чертовски утомленная жизнью особа.

— Извини, но…

— Неужели мы больше не сможем нормально общаться, неужели мы потеряли друг друга?

— Я надеюсь, что мы не потеряли друг друга, Клемент.

— Произошло столько ужасных событий… Лукас, и Алеф, и Питер… Возможно, нам и следует пребывать в скорбном затворничестве… но…

— Но?

— Ты пришла в театр.

— Да, вероятно, мне не следовало. Но это ничего не значит.

— А по-моему, это значит очень много. Это значит, что ты нуждаешься во мне, что ты любишь меня. Разве я не прав? Все хорошо, поплачь, поплачь… Вероятно, я и сам сейчас расплачусь…

— Так значит, ты уже привыкла.

— Как-то странно ты выражаешься.

— Ну, это же восхитительно, я совершенно потрясен.

— Тебя потрясла неожиданность нашего сближения.

— Нет, потрясающи сами чувства.

— Да, это совершенно неземные ощущения.

— А мы совершенно неземные создания.

— Нас создали по божественному образу и подобию. И нам надо быть достойными.

— Мы будем.

— Скорее мы убедимся, что способны на безрассудство.

— И простодушие.

— Но мы способны, способны на все!

— Нам повезло. Ты чувствуешь, какое нам досталось счастье?

— Да.

— И все эти годы оно созревало, словно куколка бабочки в питательной, влажной почве.

— Однако в дело вмешался и несчастный случай… ведь он помог тебе упасть с моста.

— Да, иначе я торчал бы сейчас во Флоренции.

— Боги заставили тебя оступиться и вернуться сюда. Но никакой случай нам не помог бы, если бы мы не знали друг друга давным-давно, мы же не только что встретились.

— Встретились-то мы давно, но открыли друг друга совсем недавно.

— Ты много общался с Алеф… Как часто по вечерам мы, Луи, Мой и я, смутно слышали ваши тихие разговоры и ваш смех…

— Мы просто плутали в лабиринтах собственной незрелости.

— Вы любили друг друга.

— Только в ребяческом смысле.

— Вы уже выросли из детского возраста.

— Сефтон, не мучай меня этими упреками. Я люблю тебя, люблю только тебя одну, я преклоняюсь перед тобой, ты моя судьба. Это правда, и мы узнали ее вместе.

— Да, да… мы всегда должны говорить правду. О мой ангел, я чувствую себя преображенной, я словно вся свечусь изнутри.

— Прижмись ко мне, позволь мне вновь обнять тебя, пусть наши сердца бьются рядом…

— О мой милый… мой милый возлюбленный…

Позже, одевшись, они устроились на кровати Харви и смотрели друг на друга, как индийские боги, сидящие в обнимку со сплетенными, скрещенными ногами.

— Вскоре нам придется все рассказать им, — произнесла Сефтон.

— Интересно, как они воспримут такую новость? Может, она им не понравится!

— Они очень удивятся и будут страшно обрадованы. Моя мама всегда любила тебя, она мечтала, чтобы ты жил с нами. Однажды она сказала мне, как бы ей хотелось, чтобы ты был ее сыном.

— А мне казалось, что она относится ко мне довольно сдержанно.

— Она боялась проявлять слишком большую любовь, считая ее неуместной, боялась обидеть чувства твоей матери. Или, возможно, она считала, что излишние проявления любви отпугнут тебя. Мама будет очень рада.

— Я надеюсь. А Мой?

— Она тоже обрадуется. Конечно, она увлечена Клементом, но ты всегда ей нравился.

— Если мы собираемся сообщить Клементу и Луи, то должны как-то одновременно сообщить и моей матери, чтобы она услышала об этом не от них.

— Интересно, какие чувства испытает она?

— Изумление, ужас, облегчение, радость.

— Она хочет, чтобы ты женился на богатой женщине. Ей также хочется, чтобы ты женился на той, кем она сможет управлять. Я не соответствую ее требованиям. Она все еще у Коры, верно?

— Сефтон, тебе придется постараться полюбить Джоан. Так надо. И она со временем полюбит тебя, она точно полюбит тебя. Она часто раздражается, но ее вспыльчивость всего лишь игра. На самом деле она очень мягкая, очень уязвимая и очень добрая. У нее бывали трудные времена, и она жаждет любви, жаждет какой-то стабильности и надежной защиты…

— Как же мы сможем обеспечить ей стабильность, мы же нищие студенты?

— Я имею в виду стабильную защиту любящей доброты. Сефтон, ничего не бойся. У тебя больше страхов, чем у меня. Я боюсь твоих страхов.

— Тогда я избавлюсь от них! Ты прав, наша любовь способна преодолеть все преграды.

— Может, мама наконец научится быть счастливой.

— Я надеюсь, что у нас получится сделать счастливой и Луи. Я боюсь… опять это слово… что она будет всю жизнь оплакивать Алеф.

— Возможно, Алеф вернется или…

— Нет, никогда. И Алеф больше никогда не будет с нами честной, и мы никогда не сможем искренне поговорить с ней. Ладно, ты пока отдыхай здесь, а я поеду домой.

Возвращаясь в Клифтон этим морозным днем и глядя на хаотичный танец снежинок, Сефтон думала о неожиданных поворотах судьбы: