дожидаясь побега из города мертвецов, что почти убедила Санйонг отменить приговор в отношении Дуаре.

— «Почти» не считается, — усмехнулся я. Вот спаситель хренов. Сейчас будет рассказывать, что монологи Нальте — это его личная заслуга и как он выложился…

— Благодари Нальте за то, что тебе разрешили в последний раз встретиться с твоей возлюбленной. Непременно поблагодари ее.

— Да что ты! — я был умилен, потрясен поразительным бесчувствием этого человека, не представляете, сколько он слов говорил! И всерьез. — Я должен кого-то благодарить при такой ситуации? Да я вообще не желаю этой ситуации признавать! Думать по этому поводу! А Нальте сам поблагодари. Что-то ты очень взволнован, Эро Шан, слыша ее имя. Может быть, уже поражен глубоким чувством?

— Она говорила мне, — замялся великий воин-биолог тоном влюбленного эльфа, — что ты хотел отвезти ее обратно в Анду…

— Я хотел? Да, хотел. Отвезти. И как, не рассказывала? Сколько дней нам пришлось бы идти пешком?

— Нет, про это не говорила. Теперь нужды в этом нет. Она уже согласна оставаться в Хавату.

Вот так новость! Молодец, дочка.

Мы мчались по улице Корган Лат в сторону стадиона, потом Эро Шан свернул в боковой переулок и остановился возле уютного дома. На лице его лежала печать трагического смирения перед судьбой. Он мне по-прежнему нравился, только глядеть на него с каждым днем становилось все противнее…

— Приехали, — сказал Эро Шан. — Здесь живет Хара Эс, под ее охраной оставили Дуаре. Хара Эс в курсе. Я посижу пока здесь. Ты можешь оставаться с Дуаре пять виров.

— Ой, спасибо, осчастливили… — выдохнул я. Пять виров — это чуть больше двадцати минут по земным меркам. Потрясающе, я стучал в дверь, а голова работала. Я стучал, а глаза отмеряли все особенные подробности маршрута, кладку кирпичей, расстояние до дороги, количество окон, источники связи поблизости. Хара Эс впустила меня, а я оценивал ее — не эстетически, а анатомически. Каков рост, комплекция, спортивные навыки — то, чего прежде не углядел. Ужасный человек Карсон Нейпир!

— Я тебя жду, — произнесла строгая дама с медальным точеным лицом, стянутыми на затылке волосами и отсутствующим взглядом крупных глаз. — Иди за мной, Карсон. И не сетуй на закон, он думает обо всех.

Я смолчал, хотя на языке вертелось ответить ей, чем действительно думает то, чему думать нечем. Дама проводила меня на второй этаж и распахнула дверь.

— Заходи, — сказала она. — Через пять виров я вернусь за тобой.

Когда я вошел, Дуаре лежала. Я хорошо знал это сгущение в воздухе, которое возникает над кроватью смертельно больного или вконец отчаявшегося. Тут был второй случай. Дуаре приподнялась и обернулась ко мне. Хара Эс заперла дверь на замок. Я слышал, как удаляются ее шаги в коридоре. Мы остались вдвоем, Дуаре и я, впервые за все эти дни, что показалось мне вечностью.

— Детка… — шепнул я, уже ослабевший от нежности. Завитки на ее вспотевшей шее навели меня на мысль о прикосновении ангела. Нет, дорогая, никаких мыслей о смерти! — Чудесно выглядишь, краше в гроб кладут.

— Зачем ты сюда пришел? — спросила Дуаре устало. — Мне уже не помочь. Ни ты, никто не сможет. Я бы еще поняла, если б ты мог что-то изменить, но все так безнадежно…

— Да, дорогая, все так запущено… — подтвердил я, проверяя петли на окнах. Отлично сидели, пригнанно. И стекла с углеродистым напылением, ни камень, ни пуля не возьмут. — А ты еще помнишь, что я люблю тебя?

— Не надо говорить мне о любви. Пусть завтра мне суждено умереть, но пока я еще дочь джонга Вепайи.

Власть нелепых предрассудков сильнее меча.

Я решил не тревожить ее напоследок бесполезными знаками внимания со своей стороны, хотя мне так хотелось стиснуть ее в своих объятиях и осыпать эти прекрасные губы поцелуями. Вдруг Дуаре сказала, что не чувствует отчаяния:

— Мне не страшно умереть, Карсон. Раз вернуться живой в Вепайю нельзя, я предпочитаю смерть. Мне так одиноко. Мое одиночество не просто велико, оно расширяется во все стороны, как пятно на воде. Я все равно никогда не смогла бы стать счастливой. Значит, лучше мне умереть.

— Почему ты считаешь, что никогда не смогла бы стать счастливой? — спросил я настойчиво. Отчаянная надежда вдруг вспыхнула в моем сердце, как вечный бенгальский огонь. Я быстро осматривал комнату. В ней не было ничего лишнего — только самое необходимое. Я продолжал поиски.

— Не скажу. Хватит об этом.

— Я не хочу пить за тебя не чокаясь, как дома мы пьем за умерших. И мне есть чем возразить призраку твоей смерти. Ты должна жить. И будешь жить! — воскликнул я.

— Брось, корсар, пустое.

— Мы должны что-то сделать! Есть в этом доме кто-нибудь еще, кроме нас и Хары Эс?

— Нет.

Время летело. Вот-вот заявится Хара Эс. Я взглянул на Дуаре. На ее плечах была накидка, выданная, видимо, здесь. Романтические черные скалы на ней, тяжелые лиловые тучи. Напоминала малайский саронг эта повседневная верхняя одежда амторианских женщин, только похоронный.

— Мне нужно взять это, — сказал я, подступая к ней.

— Для чего? — спросила она.

— Не спрашивай. Делай то, что я говорю. У нас не осталось времени на споры.

Что мне в ней ужасно нравилось, это оперативность.

Дуаре уже научилась подавлять свою спесь и беспрекословно слушаться меня, как только чувствовала по моему тону приближение решающего момента и видела, что Карсон Нейпир сделал лицо. Я его сделал, щеки засосал, сощурился: мол, еще одно слово — убью. Она быстро раскрутила ткань, обмотанную вокруг тела, и подала ее мне. Дуаре не спрашивала, что я с ней собираюсь делать, ей, собственно, это было все равно — я для нее всегда уже был прав. Отошла от двери, встала справа, возле окна. Мы слушали шаги Хары Эс, не сводя взоров друг с друга.

Доморощенный хулиган, собравшийся сейчас нарушить права человека на свободу передвижений, отскочил в сторону и встал у входа так, чтоб оказаться за дверью, когда ее откроет Хара Эс. Я застыл не дыша. От этого момента зависело больше, чем моя собственная жизнь, но хладнокровие не покидало меня. Сердце билось ровно, как будто я ждал прибытия поезда. Я смотрел на Дуаре и ничего не боялся.

Вот Хара Эс уже перед дверью, щелкнул замок, дверь открылась, она вошла в комнату и…

Картина маслом. Повязание бизнес-леди на трудовом посту. Я схватил ее сзади за горло, а ногой захлопнул дверь.

— Только тихо, мамуля, или мне придется тебя убить, — предупредил я. Она оставалась спокойной.

— Глупо, дети, — сказала она. — Дуаре это уже