Сейчас Николас Буцер — правая рука главного инквизитора Антверпена.

Лет сорок, высокий, сухощавый, с взглядом человека, привыкшего держать в своих руках судьбы людей.

Он выслушал меня весьма любезно. Он вспомнил все, без уклончивых недомолвок, практически все подробности невероятной истории.

Антверпенский ересиарх был человеком хитрым, образованным, способным сплести сложные сети интриг как в отношениях с чернью, так и с городской знатью. Даже сейчас многие считают его мучеником и героем. Если в порту просто упомянуть имя Элои, народ по-прежнему улыбается.

Элои-кровелыцик был весьма своеобразным еретиком. Он отвергал грех с помощью остроумных аргументов, которые трудно опровергнуть. Казалось, он хотел создать рай на земле. Ему даже удалось добиться того, чтобы богатые ремесленники и торговцы делились своим товаром и собственностью с городским плебсом. Непревзойденный мастер в искусстве проворачивать трюки, плести интриги и убеждать. Его последователи в Антверпене жили все вместе в домах, предоставленных в их распоряжение богачами. По прошествии ряда лет многие десятки мужчин и женщин прошли через общину лоистов. Элои давал приют всем, не важно, от каких превратностей судьбы кто скрывался. Очень необычный еретик, противник экстремистских, кровавых крайностей анабаптизма. Тем не менее несколько беженцев из Мюнстера и из банды

Батенбурга нашли у него приют. Великолепный мошенник и лицемер, он мог бы далеко пойти, если бы не перешел дорогу очень опасным людям.

Об этом в протоколах нет ни единого слова. Сложная схема мошенничества, нанесшая ущерб банкам Фуггера, фальшивые векселя, сотни тысяч флоринов. Невероятная вещь: сами банкиры затрудняются объяснить, как все произошло. И это до сих пор не совсем ясно.

Украденное так и не было возвращено.

В этом предприятии у Элои был партнер. Некий немецкий купец по имени Ганс Грюэб, исчезнувший бесследно.

Фуггер не мог позволить себе, чтобы об этой афере узнали, поэтому ему пришлось обратиться к инквизиции. Приказ принять меры против лоистов пришел непосредственно из Рима.

Не все они были арестованы. Полагают, что многие из них бежали в Англию.

Что касается бывших участников мюнстерской коммуны, трудно сказать, сколько из них стало лоистами. Запротоколировано лишь, что один из них некоторое время тому назад умер в тюрьме. Некий Бальтазар Мерк.

Имена других неизвестны. Их не было среди арестованных.

Неизвестный немецкий торговец, партнер Элои.

Невероятное мошенничество в отношении банкиров самого императора.

Так и невозвращенные деньги.

Двуличная, лицемерная стратегия.

Старый боец из Мюнстера.

Мальчик и статуя.

Тициан-анабаптист.

* * *

Антверпен, 7 сентября 1550 года

Тайна возвращает меня в прошлое. К стенам Мюнстера.

Возможно, это помрачение разума, события, которые я случайно связал между собой. Погоня за мертвецом.

За кем? Им мог оказаться и я сам. Последняя охота, чтобы оттянуть неминуемый конец. Что делает человек, когда понимает, что уже мертв? Прежде всего, он должен расплатиться по старым счетам. Окончательно выбросить из головы воспоминания, которые уже стираются в памяти. Уйти подальше от стен этой крепости.

В грязном рву моя жизнь висит на волоске и на перепачканных руках, отчаянно цепляющихся за землю. Наглая усмешка под усами наемника, приставившего лезвие к моему горлу.

Запах мокрой травы; я, как насекомое, распластан на ничейной земле — между городом и всем остальным миром. Обратной дороги нет. Впереди — неведомое: продажная армия наемников, готовых стрелять в каждого, кто выйдет за пределы этих стен.

Грязь, по которой скользят пальцы: главные крепостные башни, лучшие места для вторжения.

Твоя жизнь не стоит ломаного гроша, так он сказал мне, можешь считать, что ты уже мертв.

Я пылко описывал ему каждое укрепление, каждый проход, смены караула и время обходов охраны, количество стражников у каждых ворот.

Возможно, ты и продлишь свою жизнь, побывав в палатке у капитана, сказал он и рассмеялся. Ударил меня и потащил дальше.

Капитан фон Даун спас мне жизнь, предоставив мне шанс.

Вот что он сказал, дословно: если этой ночью ты сумеешь взобраться на стены и вернуться живым, ты докажешь, что тебе можно доверять.

Вот так и свершилось это предательство: втайне расчетливо планируемое с моего прихода в город сумасшедших, где я прожил с ними бок о бок больше года.

Последние месяцы голода и безумия, скрытые за мрачным пятном, вымараны памятью. Все это время я никогда не оглядывался назад, в прошлое, а через пятнадцать лет пытаюсь вспомнить слова и лица этих людей… Возможно, это потому, что я пытался скрыть от себя самого, что и сам заразился, на какое-то мгновение, там, в этом рву, что безумие поразило и меня, отвлекая разум от поставленной задачи. Возможно, это потому, что в те дни я мог провалиться самым жалким образом, заколотый наемником епископа, который вместо этого по какой-то прихоти судьбы решил оттащить меня к своему капитану.

В те дни, что последовали за всеобщей резней, епископ фон Вальдек, вновь ставший абсолютным правителем Мюнстера на троне из сложенных в штабеля трупов, постоянно повторял, что таких, как я, героических защитников христианства никогда не забудут и воспоют и в литературе, и в искусстве.

Он знал, что врет, сукин сын. Все следы таких, как я, стираются. Исполнителей, готовых спускаться в клоаки, куда их посылают знатные господа обделывать свои грязные делишки.

Тогда я попросил моего господина, несущего знамя Христа, отозвать меня из этих земель, подальше от этих ужасов, изранивших мое тело и разрушивших мою веру.

Сейчас, больше не веря ни во что, я должен вернуться туда, чтобы мои шрамы открылись вновь.

Равенна, 10 сентября 1550 года

Свидетельства бедности всегда похожи друг на друга как две капли воды. Тощие, оборванные дети. Пустые животы, босые ноги. Крошечные ловкие ручонки, выпрашивающие милостыню. Младенцы, привязанные платками за спиной, чтобы не отрываться от работы… Женщины, наполняющие мешки зерном, стоя в нем по колено внутри большой цистерны с урожаем этого года.

Несколько стариков, костлявых, скрюченных, косоглазых.

Покрытая высохшей грязью дорога, ведущая из южных ворот. Прижавшиеся к крепостной стене лачуги, как бесформенные и уродливые опухоли города, которые постепенно редеют по пути к равнине.

Не видно ни одного мужчины. Должно быть, все в поле, сгребают в стога солому для постелей на предстоящую зиму или сено для скота своих господ.