— С просьбой, значит, идти бесполезно?

— Какая ведь просьба. Только с Яктыкуля не начинайте. Очень рассердился. Яктыкульцы, говорит, одно знают: председатель, дескать, наш, яктыкульский, потачки ждут. Парторга туда послал.

Получив нужные сведения, Шамилов вошел в правление. Потер виски, энергично откашлялся. По всему видать, за дело он взялся решительно. Впрочем, и без этого уточнения, наверное, читатель уже почувствовал, что Шамилов не из тех, кто останавливается на полпути, и в советах, при какой просьбе откуда заходить и как разговор вести, он не нуждается. Опыта у него с лихвой. Достаточно вспомнить, как он вел переговоры с Фаткуллой Кудрявым. А что сейчас Гату расспрашивал — так это по обычаю положено.

Говоривший по телефону Кутлыбаев кивнул, показал на стул. Учитель с намеком отогнул рукав, посмотрел на часы: времени, видишь, в обрез, хорошо бы покороче. Но председатель на это не обратил внимания, продолжал говорить, мешая башкирский с русским, требовал от кого-то стройматериалы — пока снег не выпал, ему не одну, а две фермы отремонтировать нужно. Шамилов в невольном восхищении, как председатель ставит вопрос ребром, упрямо гнет свое, чуть не забыл, зачем он сюда пришел.

Впрочем, дела особого у Шамилова не было — так, прощупать председателя, выяснить его отношение к событиям, назревающим в семье Фаткуллы Кудрявого. Если же разговор пойдет как нужно, то и в вопросе с тополем перетянуть Кутлыбаева на свою сторону.

Конечно, нельзя сказать, что о заботах Шамилова он ничего не знает, — знает, и давно уже. Но своего твердого председательского мнения еще не высказал. Или шутками отделается, или подбодрит мимоходом: «Давай, давай, агай, не поддавайся». Но нельзя же «давай, давай» считать официальной директивой. А Шамилову позиция нужна, официальная поддержка.

— Ты уж на завтра это не откладывай, товарищ Камалов, сегодня же вызови Шайхетдинова и вынь из него душу. Без этого он и не почешется… Да, да. С рассветом четыре машины отправлю, вернутся порожними — извини, придется на бюро поставить… Слушаю, слушаю… Вот спасибо! — Кутлыбаев то вдруг распалялся, то, кивая согласно, умерял голос.

Шамилов смотрел на него и думал: «Гляди, как он с секретарем райкома разговаривает, как напирает на него, даже на «ты» с ним. Впрочем, и Камалов только года на четыре старше его. Вот времена пошли! Председатель-то молодой, а уже кругом мастер — что на руки, что на язык».

Действительно, поработал Кутлыбаев после сельскохозяйственного института два года агрономом, и семь аулов выбрали его своим председателем. Выбрали, правда, с оглядкой, очень уж молод. Но скоро шесть аулов убедились в том, что седьмому, Яктыкулю, было известно давно: этот, только родился, уже все знал. Даже гордый Куштиряк принял яктыкульского парня своим.

— Извините, агай, заставил ждать. Ну, как здоровье? — сказал Кутлыбаев, вставая из-за стола. Выше среднего роста, плечистый, крепкий парень, председатель большого колхоза подошел к Шамилову, словно ученик, вызванный к доске.

— Да так, по-стариковски. — Учитель кивнул на телефон. — Ай-хай, круто вопрос ставишь, молодец!

— Так ведь уперся этот Шайхетдинов, забрал стройматериалы, которые нам выделили, и не хочет отдавать. Разозлишься тут или нет? Ну, с этим ладно. Не сердитесь, агай, со временем туго. Давайте выкладывайте просьбу. Что-нибудь для школы нужно? — Кутлыбаев открыл дверь и крикнул Гате Матросу, читавшему в зале книгу: — Заводи мотор, к дояркам поедем!

Еще и дверь не успел закрыть, как взревел мотор и в кабинете зазвенели стекла.

— Просьба… Да не просьба, браток, — заспешил Шамилов, — общественность волнуется, надо бы ясность внести. Ты сам подумай, дочка новый дом ставит, а отец старое подворье укрепляет, за старую баню цепляется. Вот что непонятно.

Кутлыбаев от двери вернулся к столу, от прежнего не остыл, а тут еще больше нахмурился. Шамилов, поняв, что слова его попали в цель, решил ковать железо, пока горячо.

— Вот именно, товарищ Кутлыбаев! Фаткуллу этого давно пора укротить! А кто это сделает, если не хозяин, то есть ты? Только посмотри на них: тайна на тайне! За кого Танхылыу выходит — даже тут загадка. Народ за черных баранов держат.

— Да, да… тут много всего, что нужно выяснить, — вздохнул Кутлыбаев. Сказал и вдруг, хлопнув ладонью по столу, расхохотался: — Тайна, говоришь, на тайне? А Куштиряк такого не любит! Так? Ему ведь все на серебряной тарелке подай. Да, Шамилов-агай? Давай так сделаем… ты пока ходи себе тихо, будто ничего не случилось. Согласен? А если кто допытываться будет, ты знай себе подмигивай и поддразнивай. Забавно? А мы тем временем развяжем узелок.

— Может, и забавно… да как же я подмигивать да поддразнивать буду, если и сам ничего не знаю? Нет, ты давай выкладывай!

— Знал бы — выложил. Я ведь тоже в твоем положении. Вместе и разведаем. Ты, значит, своим путем, а я — своим. Давай руку.

Всю усталость, все огорчения с Кутлыбаева словно сдуло, сейчас он походил на мальчишку-сорванца, задумавшего какую-то проказу. Хоть Шамилову это свойское «вместе и выведаем» польстило, но сомнение в душе не рассеялось. «Знает, что-то знает Кутлыбаев! — подумал он. — Меня, старого лиса, зачем-то одурачить вздумал». Но только рот открыл, председатель, ступая так, что прогнулись половицы, вышел из кабинета. Когда Шамилов выбежал на крыльцо, уазик уж мчался в сторону фермы.

Уазик-то мчится, однако сам Кутлыбаев отнюдь на ферму не рвется. Если бы можно было, он эту поездку отложил бы еще на несколько дней. Но сегодня парторг Исмагилов резко выговорил ему: «Хватит! Пора эту игру в прятки прекратить!» Пришлось поехать.

Уже неделя, как на ферме сыр-бор разгорелся — доярки бузят. А занялся пожар оттого, что семь коров, купленных для обновления поголовья, сначала хотели раздать дояркам, но потом раздумали и прикрепили к одной Танхылыу. Исмагилов был против, но Кутлыбаев категорическому требованию — то есть фырканью и гневным взглядам — передовой доярки противостоять не смог. «Не дадите мне челябинских коров — уйду», — заявила она. И упрямство Танхылыу решило дело. Придется теперь чинить разбитый впопыхах горшок — раздать коров.

Дело было щекотливое.

Отберешь коров — нрав Танхылыу известен: возьмет и уйдет с фермы. А кто виноват? Председатель да парторг. Районное начальство спуску не даст. «Передовая доярка, у всех на виду, а вы к ней подхода не нашли! Сами виноваты, что у вас молодежь из аула бежит!» — напустится Камалов. Танхылыу-то в районе на особом счету.

А не выполни требования остальных доярок — поди знай, что они выкинут! Шустрые и решительные. Справедливость у них — превыше всего. Того не знают, что справедливость — она