Приняв, как я надеялся, жизнерадостный вид, я отправился в триклиниум, чтобы присоединиться к принцессе за трапезой. Она уже грациозно растянулась на кушетке и была полностью поглощена едой — а может, это было чистым притворством, чтобы успокоить меня; хорошо одетый слуга возвышался позади нее, очевидно объясняя принцессе, что за многочисленные незнакомые блюда стоят на столе. Когда я развалился на кушетке, стоявшей под прямым углом к ее собственной, Амаламена произнесла так же радостно, как девчонка, которая впервые сбежала из дома:

— Вот, Торн, попробуй! Это называется болотной бараниной — мясо овцы, которую всю жизнь откармливали морскими водорослями. Чрезвычайно нежная. А подливку сделали из красных водорослей. Акх, посмотри сюда. На каждом кусочке хлеба вытеснена буква З, инициал императора Зенона.

— Наверное, чтобы мы не забыли, кого следует благодарить за еду?

— Учитывая, что хлеб обычно самая простая еда на столе, я нахожу, что это весьма изысканное украшение. Я спросила Сеуфеса, как это делают. — Она показала на слугу, который стоял за ее кушеткой. — Он говорит, что пекарь просто прижимает тесто для хлеба специальной доской с резьбой, прежде чем ставить его в печь. Акх, а ты заметил удивительные картины, что изображены на драпировках повсюду в этом доме? Сеуфес говорит, что их делают точно так же — наносят отпечаток при помощи деревянных досок с замысловатой резьбой: сперва опускают их в разноцветные краски, а затем осторожно прижимают к ткани, одну за другой…

Я терпеливо улыбался, слушая ее возбужденные объяснения, а когда она наконец замолчала, мимоходом спросил Сеуфеса:

— Ты слуга или раб? У твоей должности есть название?

— Я не слуга и не раб, presbeutés, — произнес он довольно чопорно. — Я — diermeneutés, придворный переводчик. Я говорю на всех европейских языках и на нескольких азиатских. Я буду переводить для тебя, presbeutés, когда ты получишь аудиенцию у басилевса Зенона.

Я поблагодарил его:

— Eúkharistô[256], Сеуфес, но это не обязательно. Я освобождаю тебя от твоих обязанностей.

Он выглядел потрясенным и оскорбленным.

— Но я должен присутствовать на аудиенции. Вы же варвары!

— Не спорю. Но разве ты сумеешь сделать меня не таким варваром?

— Ну… ну… знаешь, кого считают варваром? Того, кто не говорит по-гречески.

— Мне это прекрасно известно. А теперь скажи мне, переводчик: на каком языке мы с тобой сейчас разговариваем?

Однако он упрямо стоял на своем:

— Но всем известно, что никто из варваров не умеет говорить на греческом.

— Нет правил без исключений. Ну подумай сам, факты свидетельствуют об обратном: ты ведь как-то понимаешь мою речь, а я твою. Так неужели ты думаешь, что мы с Зеноном не поймем друг друга?

Сеуфес все так же чопорно сказал:

— Во мне всегда нуждаются — в моем присутствии, — когда бы басилевс ни назначал аудиенцию варвару.

Я заверил его:

— Naí, ты непременно будешь присутствовать. Потому что высокородная принцесса Амаламена — а она, без всякого сомнения, относится к варварам — будет благодарна, если ты поможешь ей побеседовать с Зеноном.

Переводчик так изумился, что буквально пошатнулся и чуть не упал.

— Ты хочешь сказать, что она собирается беседовать с императором?!

Поскольку диалог наш становился все более громким и эмоциональным, Амаламена тоже им заинтересовалась, и я сказал:

— Переводчик, ты можешь приступить к своим обязанностям прямо сейчас — переведи ей все, о чем мы только что с тобой говорили.

Он так и сделал, довольно сносно заговорив на старом наречии. Услышав, что я собираюсь взять ее на аудиенцию к Зенону, Амаламена была потрясена не меньше переводчика. Однако когда Сеуфес переводил нашу беседу, он очень торопился, а закончив перевод, поспешно повернулся ко мне и сказал на греческом:

— Но принцесса не может присутствовать! За всю историю Восточной империи ее посещали только presbeutés мужского пола! Басилевс будет не на шутку оскорблен, он будет в ярости, если ты приведешь с собой женщину. Это неслыханно!

— Теперь ты об этом услышал, — на готском языке сказал я и добавил: — Сеуфес, ты свободен до тех пор, пока нас не пригласят в приемную императора Зенона. Ступай прочь и постарайся успокоиться.

Как только он ушел, в крайнем возбуждении качая головой, Амаламена взглянула на меня одновременно изумленно и благодарно. В последнее время ее глаза частенько были затуманены, но теперь они снова засияли подобно огням Gemini.

— Благодарю тебя, — сказала она, — за такой восхитительный и удивительный подарок — включить меня в свою посольскую свиту. Я буду очень рада пойти с тобой в Пурпурный дворец. Но почему ты решил так поступить? И еще настоял на этом?

В ответ я сказал ей правду, пусть и не всю:

— Ты сама предложила это, принцесса, когда процитировала Аристотеля. Твоя красота должна помочь нам вместе свершить великие дела.

Все произошло так, как я и потребовал: евнух-управляющий пришел на следующий день ни свет ни заря, чтобы сообщить, что басилевс Зенон примет меня этим же утром. Ясно, что oikonómos ожидал увидеть, что я начну рассыпаться в благодарностях при этом известии. Однако он застал меня уже одетым в мой лучший наряд — только что отполированные доспехи, chlamys с зеленой вышивкой и плащ из медвежьей шкуры. Когда управляющий заметил, что я держу отполированный шлем, его лицо слегка вытянулось. Притворившись, что мое терпение уже почти истощилось, я ядовитым тоном произнес:

— Отлично, Мирос. Мы давно готовы. А теперь объясни, есть какие-нибудь формальности, которые мы должны соблюсти по дороге к дворцу?

— Мы? Кто это мы?

— Я и принцесса Амаламена, разумеется.

Он изумленно воскликнул:

— Ouá, papaí! — А затем засуетился, забормотал что-то и принялся метаться по комнате — похоже, управляющий был потрясен не меньше, чем переводчик. Я быстро прекратил это представление, безапелляционно заявив, что Амаламена будет сопровождать меня. Мирос всплеснул руками и издал скорбный вопль:

— Но я захватил лошадей только для тебя и себя!

Я выглянул во двор и увидел довольно многочисленный отряд, ожидавший нас, чтобы сопроводить во дворец, — великолепно одетые слуги, телохранители в доспехах и с оружием, даже оркестр музыкантов. Один из них держал под уздцы двух лошадей: их богато украшенные, с высокими спинками и балдахинами седла выглядели словно миниатюрные троны.

— Khristós![257] — с досадой воскликнул я. — Дворцовые ворота не более чем в трехстах шагах отсюда. По-моему, совершенно нелепо маршировать туда, словно на параде. Но если так полагается, то ладно. Мы с принцессой поедем, а ты можешь идти пешком, oikonómos, вместе с остальным эскортом.