Ига вскочил.

— Валентин Валентиныч! А можно сделать, чтобы кадр остановился?! Там где карта! Это очень важно!

— Что?.. Да! Разумеется!.. Сейчас…

Фильм опять слегка пробежал назад, карта появилась и замерла.

Все так вытянули шеи, что в нижней части экрана возникли тени пяти лопухастых голов.

— Не торчите! — велел Пузырь. И в этот миг…

В этот миг случилась жуть!

В центре кадра возникла дыра с коричневыми краями. Она стремительно выросла, съела весь кадр, он вспыхнул белым огнем.

— А-а-а! — тонко закричал Валентин Валентиныч Экран погас. Заполыхали оранжевые отблески. Валентин Валентиныч, путаясь ногами в оборванном проводе, плясал у горящего проектора, поливал его из огнетушителя. Но пенная струя не могла сбить шумное пламя. И оно злорадно гудело, пока не сожрало фильм до последнего кадрика.

На оси катушки остался лишь комок расплавленной пластмассы.

— Не сработала заслонка, — тихо сказал Валентин Валентиныч. — Ей полагается наполовину прикрывать горячую лампу, когда лента останавливается, а она… Почему? Я же проверял…

И опять наступило молчание.

…Сколько времени они стояли так у обугленного аппарата, трудно сказать. Наконец Пузырь угрюмо выговорил:

— Ну, чего ж теперь…

— Извините нас, пожалуйста, — спохватился Лапоть. — Из-за нас пострадал ваш аппарат…

— Да наплевать на аппарат! У меня еще два таких! А пленка!.. Это же невосполнимая потеря! Да! И во всем виноват я!..

— Да что вы, никто не виноват, — через силу утешил его Ига. «Виноват я. Не надо было смотреть без Степки… Что я ей теперь скажу?»

А владелец сгоревшего проектора держался за виски и горестно рассуждал:

— Конечно, это судьба. Она решила, что не следует позволять человеку слишком глубоко погружаться в свое детство. И вот, я взглянул лишь одним глазком…

«А мы одним глазком на карту…» — Ига понял, что вот-вот пустит слезу. И незаметно для других дал себе подзатыльник.

Минут пятнадцать еще горевали, утешали (из вежливости) Валентина Валентиныча — хорошо, мол все-таки, что сумели посмотреть хотя бы два раза… А потом — что еще делать-то? — побрели домой.

Включили под потолком сарая лампочку и в самом похоронном настроении расселись по топчанам.

— Ну что же, зато приключение… — попытался подвести философский итог Соломинка. Но это никого не утешило.

Лапоть сказал:

— Кажется, я заметил, что Одинокий Петух лежит к норд-осту от слияния речки Гусыни с каким-то ручьем, Это все-таки зацепка…

— С каким ручьем-то? — хмыкнул Пузырь. — И масштаба карты мы все равно не знаем…

Поцарапался в дверь вернувшийся от родственников Ёжик. Генка посадил его рядышком. Вздохнул:

— Вот кому хорошо. Без карты путешествует, где хочет…

— Слушайте! — вдруг подскочил Соломинка. — Но если с той поры сохранилось это кино, может быть сохранилась и сама карта? Ига, а что если поискать в Степкиной кладовке?!

— Да где она теперь, кладовка-то… — вырвалось у Иги. И он даже замычал тихонько.

— То есть как это где? — вредным голосом сказал Пузырь. — Растворилась в воздухе, что ли?

— Можно сказать, что так… Степка потеряла ключ, а без ключа туда не попасть.

Лапоть нервно не согласился:

— Но есть же иные варианты! Можно отыскать ключ или подобрать новый!

— Нельзя. Потому что эта кладовка… она с одной стороны есть, а с другой ее нет…

— Как это? С одной, с другой? В каком смысле? — продолжал не верить Лапоть.

— В прямом! Со стороны коридора открывается дверь, за ней помещение. А снаружи, из окна, глянешь — там голая стенка, никакой пристройки. Выходит, она, кладовка эта, в каком-то другом пространстве. Хитрости старого дома… Не верите, что ли?

Самое интересное, что Иге поверили. Ну, если не на сто процентов, то почти.

— Елки-палки в треугольном колесе. И никак теперь туда не попасть? — огорчился Пузырь.

Ига сказал, что никак. Судя по всему, злополучный чулан захлопнулся навеки.

— А может, не навеки? — осторожно спросил из-под бока у Генки скромный Ёжик.

— Не знаю… Только знаю, что карту там все равно не найти. А вляпаться в неприятности можно запросто… — («Пока не научишься сопрягать свою нить с Меридианом», — словно кто-то добавил ему на ухо.)

— В какие неприятности-то? — набыченно спросил Пузырь.

— Ну… подробности я потом расскажу, ладно? Мне теперь главное — придумать, как быть со Степкой. Она мне поверила, а я… — По правде говоря, Ига даже всхлипнул.

И никто не знал, что сказать ему.

А тут еще, будто для пущей печали, застучал о тесовую крышу дождик (и откуда взялся?).

А потом кто-то постучал в дверь. Тихонько так.

Что за новость! Если кто-то из Соломкиных родных, то ведь знают — не заперто.

— Кто там? — удивился Соломинка. И сразу: — Входите!

Дверь отошла, впустила пахнущий дождиком воздух, и на пороге возник… О-пиратор.

3

Он возник — в балахонистом своем камуфляже, усыпанный бисером дождя, с пятнистым мешком под мышкой — и сказал:

— Только вы не ругайте меня, ладно?

Голова его была непокрыта, белобрысые гладкие волосы блестели от капель. Все молчали, переглатывая изумление.

Наконец Соломинка — на правах хозяина — сказал:

— Входи… Кто тебя будет ругать? Зачем?

— Ну, вдруг скажете опять, что шпион… — И он сделал шаг.

— Мы никогда не делаем необоснованных заявлений, — успокоил его Лапоть.

— Ага… а тогда, после концерта…

— Это сгоряча, — объяснил Ига. Он вдруг почуял, что О-пиратор явился неспроста. Что скоро случится что - то . — Это Генка. Он поэт, а поэты не всегда сдерживают чувства…

Генке бы возмутиться от души! Но он… тоже что-то почуял. Он (до чего догадливый!) встал, затеребил, как провинившийся дошкольник, желтые шортики с Пегасом и пробубнил почти серьезно:

— Да, я сгоряча. Извини, пожалуйста… — (Ёжик в корзинке хихикнул, но незаметно).

О-пиратор сделал еще шаг.

— А драться… тоже не будете? А то я не умею… драться в ответ…

Пузырь помотал головой.

— Больной человек… Тебя здесь, в Малых Репейниках, кто-нибудь задевал хоть пальчиком?

— Да, задевал… Тот самый, Казимир…

— Казимир Гансович, хотя и умная особь, но все-таки гусь, — терпеливо разъяснил Лапоть. — Мы не можем нести ответственность за рассерженного представителя пернатых. Хотя… если хочешь, можем извиниться и за него.