— Мартынов, мне…

— Уже не Март? — с горечью перебивает он.

— Уже давно не Март, а Мартовский заяц.

— Не знал, что ты можешь быть такой бессердечной.

Я с улыбкой пожимаю плечами.

— Алиса, ты была нужна мне, — продолжает гнуть Мартынов. — Только поэтому я творил всю эту дичь. Поэтому был с ней — тогда бы был хоть какой-то шанс с тобой увидеться даже случайно, даже на минуту.

— У нее есть имя — Таня.

— Да мне насрать!

— Никто не сомневался, что Андрею Мартынову насрать на всех, в особенности, на отработанный материал, — все же не могу удержаться от злой иронии.

— Лисица…

Он делает шаг ко мне, и я синхронно отодвигаюсь назад.

— Не надо, Мартынов. Стой, где стоишь. Не хочу даже дышать с тобой одним воздухом. И, если тебе не сложно, постарайся перестать думать яичками и включи голову. Хотя бы ту ее часть, которая отвечает за слух.

Мартынов тяжело вздыхает, снова лезет ладонью в волосы, с каким-то нервным остервенением ерошит их пятерней.

— Оставь Таню в покое.

— Я ее и не трогал!

— Наличие у нее ребенка от тебя как бы намекает, что ты, Мартынов, как всегда… гммм… — проглатываю крепкое словечко и улыбку, потому что вдруг доходит, как много всего я «нахваталась» от своего злого татуированного зверюги. — В общем, ты просто снова врешь. Ты вообще хоть раз, хоть одной своей женщине говорил правду? Хотя бы пытался? Хотя бы месяц хранил верность хоть одной из нас.

Мне противно и горько, что какое-то время я тоже была частью этого безликого «мы». Причем абсолютно добровольно.

— Я всегда тебя любил, Лисица, — уже как-то обреченно говорит Андрей. — Сначала думал, что ты так — просто транзит: с тобой было весело, интересно, ты всегда привлекала внимание, была умной и ничего от меня не хотела. Я подумал, что эти встречи могут скрасить досуг — и твой, и мой.

— Жаль, что прежде чем сделать меня частью своего досуга, ты не посвятил в эти планы меня, — не могу промолчать в ответ.

— Ты мне!..

Я вижу, что он, ожидаемо, как и год назад, собирается ткнуть меня в измену.

Но замолкает, потому что я щурюсь, всем видом давая понять, что, если он только попробует заикнуться на эту тему — будет очень-очень больно. Не мне — ему.

— Она сама ко мне лезет, — снова бубнит Мартынов.

— Господи, детский сад! — Зла уже на эту хрень не хватает. — Маленькая женщина затерроризировала взрослого мужика, прямо навела на него порчу, отказать ей не может, дверь не открыть не получается, номер заблокировать вера не велит.

— Она приезжала ко мне на работу, караулила под офисом, под домом, вышла на всех моих… — Андрей трясет головой и потом как-то затравленно поднимает взгляд в сторону красного кирпичного здания роддома. — Ты не представляешь, что она мне устроила, Лисица.

Ну почему же, представить я как раз могу. За Виноградовым Танян тоже любила «последить», и иногда мне приходилось ее притормаживать. Хотя тогда я особо не обращала внимания на эту блажь.

Видимо, появление Андрея только усугубило ее, как это любят говорить психологи, неправильные паттерны поведения.

Но говорить об этом сейчас вообще не стоит.

— Мартынов, тогда завяжи яйца в узелок и исчезни со всех радаров. Вы, мужчины, очень хорошо это умеете, когда действительно хотите бросить женщину. И не надо мне рассказывать про тирана в юбке — я и так думаю, что ты бесхребетное, идущее на поводу у головки существо. Ну серьезно.

Он снова слишком очевидно проглатывает желание огрызнуться.

Кивает.

— Вот и хорошо.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Андрей тормозит меня, пытаясь удержать за плечо.

Стряхиваю его пальцы, отхожу и брезгливо окидываю взглядом с ног до головы.

— Лисица, я правда тебя люблю, — уже почти обреченно шепчет он. — Я смогу завязать, если ты…

— Пошел на хуй, Мартынов, — от всего сердца, не стесняясь крепких слов. — Не имею привычки менять «Гелендваген» на велосипед «Орленок».



Прежде чем вернуться домой, заезжаю в кондитерскую, проверяю, все ли в порядке и беру пару морковных мини-кексов с дропсами из черного шоколада. Бармаглотина сладкое не очень жалует и следит за тем, чтобы в его строгом ЗОЖном питании все было рассчитано и пересчитано. Но иногда на завтрак любит схомячить какую-то «почти_здоровую вкусную хрень», так что этот десерт — прямо для него.

Заворачиваю все в несколько слоев бумаги, чтобы довезти еще теплыми, и рву домой, надеясь застать своего зверюгу еще в постели.

Но, стоит открыть дверь, и в ноздри ударяет запах поджаривающегося омлета.

Точнее, омлета, который не успел вовремя сбежать со сковородки.

Скидываю кеды и потихоньку крадусь на кухню, прижимая сверток к груди, чтобы бумага не шелестела.

Бармаглотина стоит около плиты и усердно пытается соскрести со сковородки остатки пригоревшего омлета. То, что лежит рядом на паре тарелок, выглядит вполне съедобно, но больше напоминает гору яичных ошметков, если бы какой-то шутник сунул в омлет петарду.

Бармаглотина озадаченно скребет бритый затылок.

Тяжело вздыхает, лезет в телефон. Что он там собирается гуглить? Как отдраить сковородку за пять минут?

Я и хотела бы постоять так еще немного, понаблюдать за зверюгой в его естественной среде обитания — хотя, скорее уж неестественной — но плохо спрятанный смешок выдает меня с головой.

Миллер поворачивается.

Прищуривается, когда понимает, что его спалили как зеленого.

— Зай, хватит ржать, — ворчит своим еще немного сонным и охрипшим басом. — Я тут для тебя стараюсь, между прочим.

В одних трусах, босой и с растрёпанными волосами он выглядит просто как ходячий секс.

Правда бы сожрала, чтобы больше никому не достался.

Но ничего не сказать в ответ было бы слишком просто, так что я, делая серьезную мину, прохожу в кухню, вручаю ему сверток с кексами, потом внимательно разглядываю сковородку — между прочим, мою любимую, с керамическим покрытием, и это надо было еще постараться, чтобы что-то к ней пригорело! — и говорю:

— Знаешь, любовничек, еще никто и никогда не готовил мне на завтрак германскую керамику под омлетом. Ты просто идеален.

Бармаглотище сначала пару секунд переваривает мои слова, а потом свободной лапой отвешивает оплеуху моей заднице. Да так крепко прикладывается, что мой вскрик — он почти настоящий и не приукрашенный.

— Бармаглот Игоревич, да что вы себе позволяете! — зыркаю на него рассерженным взглядом, потирая пятую точку. — Что за самцовые замашки?