Отчаявшись вконец, Надир-шах вытребовал индийского прорицателя, желая узнать от него свое будущее. Что напророчил волшебник шаху, осталось тайной, но Калушкин записал себе: «Напрасно он столько труда принимает, по тому что и без волшебства знать можно, что он скорее все свое войско растеряет и сам пропадет, нежели дагестанцев покорит».

Визирь старался убедить шаха оставить несбыточные надежды и вернуться в Персию, где уже начинались смуты. Народ был недоволен бессмысленной гибелью войск и напрасной тратой казны. Чиновникам, занятым поборами, люди напоминали, что шах после Индийского похода простил им подати на три года вперед, но те все равно отнимали что могли. Тогда многие начали бунтовать, спасаясь от наказания на островах в Каспийском море.

Персия нищала, но шах был непреклонен. Весною он собирался в новые походы на горцев. Впрочем, горцы были совсем рядом, совершая нападения не только на караваны, доставлявшие в Иран-хараб продовольствие, но и на сам лагерь, который оказался в постоянной осаде.

Опасения Остермана сбылись: переворот свершился, и гвардейцы посадили на российский трон Елизавету Петровну.

Узнав от Калушкина о восшествии дочери Петра на престол, Надир-шах попытался этим воспользоваться. Объявив, что он давно ждал этого как высшей справедливости, ибо русский престол по закону и по праву крови только ей и принадлежал, как дочери Петра Великого, Надир пожелал новой царице всяческого благоденствия. В подтверждение своей радости Надир подарил Калушкину тысячу рублей, кафтан с кушаком и чалмою, а переводчику Братищеву – триста рублей. Но затем в знак вечной дружбы с Россией потребовал разрешить персидским купцам покупать в Кизляре лошадей и продовольствие, а также чтобы прислали ему девять судов, из коих три – снаряженных пушками, для искоренения персидских бунтовщиков, укрывшихся на островах Каспия, а остальные семь – груженные хлебом для его голодающего войска.

Калушкин передал его странные требования куда следовало, прибавив от себя, что шах вовсе обезумел, единственное средство умерить его требования – это двинуть войско к границе и потом не обращать на завоевателя Индии никакого внимания. Потому как снисхождениями и ласкою с этими варварами ничего сделать нельзя, то бишь поступая с Персией смело и решительно, можно внушить к себе уважение.

Тогда Надир-шах попробовал действовать через шамхала Хасбулата, чтобы покупать продовольствие у кумыков, но те запросили такие высокие цены, что купцы вернулись ни с чем. Хасбулат этому не препятствовал, поскольку давно задумал отложиться от шаха, роль вассала которого его все более тяготила.

Лагерь Иран-хараб уже больше напоминал кладбище. Многие сарбазы были босы, в изношенной одежде. За неимением дров огонь разводили в ямах, пропитанных нефтью, отчего все вокруг становилось черным от копоти. Войска шаха давно не получали жалования и теперь просили милостыню на дорогах. Тайком ели лошадей, даже павших от бескормицы. Больных изгоняли палками, и каждый день десятки людей умирали от голода и холода.

Едва дождавшись весны, Надир-шах отправился грабить Табасаран, но получил сильный отпор, потерял много войска убитыми и едва не погиб сам.

Вернувшись в лагерь, он обнаружил, что там от плохой воды разразилась моровая язва. Велев отправить больных в другое место, шах и сам не решился оставаться в лагере и предпринял новые походы, надеясь если не на победу, то хотя бы на добычу. Но везде, куда он ни являлся, его встречали дружной стрельбой и заставляли убираться обратно. Потери его заметно увеличились, потому что от голода даже сотники со своими подчиненными начали перебегать к горцам.

Не обошла эпидемия стороной и Калушкина. Сильно простыв в последнем походе, он хворал, однако службу старался исполнять. Но моровая язва довершила дело. Иван Петрович Калушкин, Государственной коллегии иностранных дел секретарь, русский резидент при шахском дворе, скончался.

Его преемник Братищев держался взглядов своего бывшего начальника, а в донесениях выражался даже более решительно. «Смею донести, – писал он начальству, – что для укрощения такого беспокойного соседа никакой трудности не предвидится; для завладения всем персидским лагерем нужно 10, много 15 тысяч регулярного войска да столько же нерегулярного. Множество знатных персиян, даже придворные ближние евнухи, усердно желают подчиниться России; дербентцы, горожане и сельские жители, боясь истребления от тирана, денно и нощно просят у Бога избавления и подчинение России сочтут за великое счастье. Одним словом, во всей Персии едва ли найдется один человек, который бы не имел склонности к русскому подданству».

Уже не только визирь, но и другие вельможи уговаривали шаха оставить Дагестан и вернуться в обеспокоенную Персию. Лишь англичанин Эльтон, построивший корабли на Каспийском море, убеждал Надир-шаха напасть на Россию, для чего сам готов был перевозить людей и съестные припасы. Он обещал Надиру господство на Каспии при помощи построенных в Персии кораблей и даже успел снять карту всего моря. А чтобы торговля оказалась в руках англичан, учредил в Гиляне факторию.

Уверовав в возможность успешной войны с Россией, Надир начал проводить артиллерийские учения. Дело это было поручено грузинскому князю Баратову, который перешел к шаху с русской службы. Но пушек и ядер было мало – множество их Надир потерял во время Аварского похода, и Баратов пробовал отливать их в Дербенте.

Узнав о приготовлениях Надир-шаха, российское правительство начало принимать необходимые меры к охране своих границ. Кизлярская крепость была укреплена и приведена в оборонительное положение. В дополнение к имевшимся войскам в Кизляр был переведен Азовский драгунский полк. В несколько кумыкских аулов были тайно посланы сотни казаков, и даже сам Кизлярский комендант бригадир князь Василий Оболенский со свой командой выступил на защиту тех, кто издавна считал себя в российской протекции.

Торговля с Персией была почти вовсе прекращена, дозволялась лишь по особым распоряжениям и только через русских купцов. Запрещен был и пропуск в Россию персидских и индийских странников, дервишей и отшельников, под личиной которых часто скрывались шпионы.

Тем не менее Надир-шах готовился к войне, но вельможи сумели отговорить его от очередного безумства. Однако Надир не желал возвращаться в Персию побежденным и стал замышлять новые походы на горцев. Замыслы его были один несбыточнее другого, требовали огромных войск и расходов, но ни того, ни другого у Надира уже не было. Зато всегда находился виноватый в этом, которого шах приказывал тут же казнить.

Придворные дрожали от страха, не зная, чем угодить шаху, чтобы сохранить свои головы. И случай вдруг представился.