— А то, сэр.

— Когда-нибудь вышибу себе мозги из этой штуковины, — сказал Кольт добродушно, — или себе, или еще кому-нибудь. Выйду на улицу, засяду на крыше, открою стрельбу по случайным прохожим и буду стрелять, пока не кончатся патроны, а мою голову не разнесет вдребезги милицейский снайпер. Уверен, на какое-то время я стану гвоздем новостных выпусков. Все будут ломать голову, почему я это сделал. Почему! Будто бы для того, чтобы устроить стрельбу и уложить пару сотен гражданских, нужны причины!

— Верно, сэр, для того, чтобы открыть стрельбу, совершенно не нужны никакие причины.

Кольт засмеялся смехом, способным обратить в паническое бегство самого мрачного жнеца с косой, затем посерьезнел и погрозил Дэниэлу указательным пальцем стальной руки.

— Если серьезно, не стоит так делать. Могут пострадать невинные люди, маленькие дети.

— Да, вы правы, лучше не буду, сэр.

— Что? Женщина?

— Я не хочу говорить об этом…

— Ну… ведь она — женщина? Настоящая женщина, я имею в виду? В наши дни, парень, не обессудь, бывает порой трудновато отличить одно от другого…

— Что? Нет!

— Все обошлось, какое облегчение, — сказал Кольт насмешливо, — хорошо. Ты не хочешь говорить о ней, о чем тогда ты хочешь говорить?

— Расскажите, как вы служили в Гетто, — попросил Дэниэл.

Его и впрямь интересовала, какая сила свела вместе Кольта, Хацуми и Грегори Даймса. Что связывало этих людей — отставного полковника Регулярной Армии, луизитанского наркоторговца и бывшего сотрудника Отдела, ныне мэра луддитской Коммуны? Пусть они все и познакомились именно во время службы в Гетто, ни Даймс, ни Хацуми не распространялись о тех славных деньках. Кольт не стал исключением. Он определенно не испытывал сильного желания ударяться в воспоминания о Гетто.

— Да о чем рассказывать, малыш. Тебе будет скучно. Уж не говоря о том, что я давал подписку о неразглашении, и едва ли смогу сообщить что-то толковое, кроме самых общих фраз, — проговорил он неохотно.

— Все равно, я послушаю с удовольствием… честно.

Прежде, чем приступить к рассказу, Кольт хорошенько приложился к бутылке.

— Оригинальным не буду. Эпллтон — жуткое место. Чужеродное. Гетто выглядит единственным островком человечности в океане кислотных джунглей, кишащих жуткими тварями, по сравнению с которыми саблезубые тигры и медведи-гризли — домашние котята. За колючей проволокой — бараки, где копошатся не-существа. Наверху — роскошные административные здания Дирекции. Посередине, в казармах — мы. Под землей, в бункерах — сотрудники Отдела, препарирующие очередное диво дивное, дитя местной природы. На улицу не выйдешь без респиратора и специального защитного костюма. Небо там чудное, никогда такого не видел — всех цветов радуги. Даймс мне говорил, это тоже от паров услада-плюс. По-настоящему плохо было ночами. Никогда не видел такой непроглядной темени. Тьму эту с трудом разгоняет свет мощнейших прожекторов. Порой мерещилось, будто тьма живая, овеществленная, одухотворенная и способна просачиваться сквозь окна и вентиляционные шахты. Ночами я лежал в своей комнате и глазел в темноту, и мне казалось, я слышу шепот — будто эти твари затаились в бараках и шепчутся — планируют очередной бунт против нас.

Кольт помолчал.

— А бунтовали твари беспрестанно. Откуда только силы у них брались после этой муки в шахтах? Все их проклятая богиня.

— Богиня не-существ?

— Да. Слыхал когда-нибудь о ней?

— Что-то где-то краем уха… но ведь это сказки.

— Тем не менее, не-существа убеждены, будто в недрах планеты обитает древнее создание, которому эти монстры поклоняются, как величайшему божеству, и приносят в жертву собственных тяжело больных или мертворожденных детенышей. Я сам не раз и не два видел, как не-существа падали на колени прямо в шахтах и молились этой гадине. Смешно, но со временем мне тоже стало казаться, что внизу, в недрах этой проклятой земли что-то есть. И ей нравится, что там происходит… когда мы убиваем этих тварей, и когда они убивают нас… словами не объяснишь. Зло. Повсюду. Вполне, возможно, я там слегка свихнулся. Ни Даймс, ни Хацуми никогда не чувствовали ничего подобного. Для них служба в Гетто была обычной работой. Грязной, адски опасной, но высокооплачиваемой работой. И парни справлялись с этой работой отлично, уж поверь мне.

Гетто оставалось одним из самых закрытых и окруженных ореолом тайны мест Империи. Случайные люди туда не попадали. Кандидатов тщательно тестировали, первым делом — на устойчивость к услад-плюс, которая могла оказаться довольно низкой у самого здорового и физически тренированного мужчины. А ведь неизлечимая услад-плюсовая зависимость означала смертный приговор. Прибавить к этому постоянные поломки оборудования из-за паров услада, враждебность не-существ, прожорливых монстров, повальное пьянство, отсутствие женщин… все это означало многочисленные человеческие потери.

Невзирая на смерти и прочие издержки, добыча услада-плюс была отлично налаженной индустрией, работающей исправно, как часы. Промышленный монстр, вроде «Ланкастер Индастриз», тоже не отказался бы заполучить свой ломоть пирога. Корпорация давно жаждала выкупить и получить во владение драгоценные рудники услада. Последним, кто загорелся этой идеей, был Кеннет Ланкастер. Дэниэл подозревал, что скоро папаша проклял день и час, когда в голову ему взбрела эта затея. Эпллтон превратился и для Корпорации, и лично для него в гордиев узел, и разрубить этот узел оказалось ему не под силу. Кеннета зажали, будто в тиски, невероятно опасные и кровожадные луизитанские наркобароны, и невероятно опасные сотрудники Отдела Благонадежности.

Ситуация, в которой оказался отец, была с одной стороны — сложна и запутанна, с другой стороны — примитивна, как инфузория-туфелька. Холлис, который тогда еще занимал должность директора Гетто, потребовал от него помощи в устранении Моримото и ликвидации Синдиката — задача благородная, возвышенная, но при могуществе Крайм-О — необычайно тяжелая и опасная. Наследный принц Моримото был согласен поделиться доходами, но, в свою очередь, требовал от отца голову Холлиса на серебряном блюде, а также помощи и поддержки в своих темных начинаниях. Приобнимая отца за плечи, Моримото нашептывал, что они могли вдвоем править не только рудниками, а и целой Империей, избавившись от кое-каких излишне назойливых государственных институтов.

Отцу страсть как не понравились эти нашептывания. Он был не политик, а делец, он хотел заработать, а не встревать в кровавый и полномасштабный антиправительственный мятеж с крайне сомнительным исходом. Что до Холлиса, то его цели были еще более неясными. Уже тогда, находясь в должности директора Гетто, он заводил разговоры об эмансипации не-существ, то есть предоставлении им равных прав и свобод с остальными гражданами Империи.

Отец возражал против предоставления прав и свобод даже людям, что уж говорить о не-существах! Как он мог петь в унисон с полоумным наркоманом вроде Холлиса? Хорошо, отец был бы счастлив избавиться от Моримото и Холлиса разом, но подобного рода масштабное предприятие оказалось ему не по зубам. В итоге длительной и подковерной борьбы были арестованы, осуждены и казнены несколько видных деятелей Синдиката, лишились постов кое-какие высокие чиновники Отдела, случилось с десяток громких и до сих пор нераскрытых заказных убийств; уж не упоминая сотни погибших и пострадавших в перестрелках рядовых служащих ОБ, наемников Моримото и сотрудников службы безопасности Корпорации. Дело закончилось пшиком. Синдикат устоял, Холлис пошел на повышение, возглавив Отдел; а отец окончательно утратил веру в человечество и начал неделями пропадать в винном погребе, беседуя с бутылками.