Внешнему миру район «Солидер» казался ярким символом восстановления Ливана после войны, но для многих местных жителей он был чем-то вроде миража. За пределами ультрасовременного центра в Бейруте часто отсутствовали важнейшие инфраструктуры, например электрической сети для общественного транспорта, а дыры от пуль гражданской войны на фасадах многих зданий так и не были заделаны. Именно в этих заброшенных районах, окружавших сияющий центр города, «Хезболла» создала себе базу сторонников, устанавливая генераторы и трансмиттеры, организуя уборку мусора, обеспечивая безопасность — и таким образом сделавшись «государством в государстве». Когда жители обшарпанных районов хотели попасть на территорию «Солидер», нередко им преграждали дорогу частные охранники, поскольку присутствие бедняков пугало туристов.

Раида Хатум, активистка движения за социальную справедливость, рассказывала мне, что когда Solidere начала реконструкцию, «люди радовались окончанию войны и тому, что восстанавливаются разрушенные дома. К тому моменту, когда мы поняли, что целые улицы были проданы и стали частной собственностью, было уже слишком поздно. И мы не знали, что эти деньги были даны взаймы и их надо потом вернуть». Неожиданно осознание того, что самые бедные люди должны платить за реконструкцию, которая принесла благополучие лишь горстке элиты, превратило ливанцев в знатоков механики капитализма катастроф. Именно этот опыт помог стране быстро сориентироваться и мобилизоваться после войны 2006 года. Когда они выбрали в качестве места для проведения забастовки роскошный район «Солидер» и палестинские беженцы разбили свои лагеря около мегастора Virgin и самых дорогих кафе («Если я съем тут один сэндвич, — сказал кто-то из демонстрантов, — я потрачу столько денег, сколько мне нужно на неделю»), участники забастовки этим ясно обозначили свои цели. Им не нужна новая реконструкция в том же роде, с роскошными кварталами и запущенными пригородами — с огражденными «зелеными зонами» и неистовыми «красными зонами». Им нужно настоящее восстановление всей страны. «Как мы можем терпеть правительство, которое ворует? — говорил один из участников демонстрации. — Правительство, которое строит роскошные дома и накапливает невообразимые долги? Кто за все это будет платить? За это придется платить мне, а после меня — моему сыну».

Сопротивление шоку в Ливане не ограничивалось протестами. Оно проявилось и в попытке провести параллельное восстановление своими силами, которая имела огромные последствия. Уже через несколько дней после прекращения огня местные комитеты «Хезболлы» осмотрели многие дома, разрушенные бомбежками, оценили ущерб и начали раздавать по 12 тысяч долларов наличными семьям, оставшимся без крова, что позволяло на год снять квартиру и обзавестись мебелью. Независимые журналисты Ана Ногуейра и Сасин Кавзали сообщали из Бейрута: «Это количество денег в шесть раз превышает то, что FEMA выплатила жертвам урагана "Катрина"». И лидер «Хезболлы» шейх Хассан Насрулла, обращаясь к стране по телевидению, сказал слова, которые мечтали бы услышать и жертвы «Катрины»: «Вам не надо никого просить о милости, вам не надо становиться в очередь». Помощь, которую предлагала «Хезболла», не проходила через правительство или неправительственные организации. На эти деньги не собирались строить пятизвездочные отели, как в Кабуле, или олимпийские бассейны для полицейских, как в Ираке. Но «Хезболла» предлагала сделать именно то, чего желала бы для своей семьи Ренука, одна из жертв цунами, с которой я познакомилась в Шри-Ланке, — передать помощь прямо в руки пострадавших. Кроме того, «Хезболла» привлекла местных жителей к работе по восстановлению своих домов — она наняла местные строительные бригады (которые вместо платы забирали себе найденный металлический лом), мобилизовала полторы тысячи инженеров и собрала команды добровольцев. И при такой форме помощи уже через неделю после прекращения бомбежек восстановительные работы шли полным ходом.

В американской прессе эти инициативы почти всегда изображали как подкуп или поиск сторонников — как попытку «Хезболлы» завоевать поддержку народа после того, как эта партия спровоцировала нападение, от которого пострадала вся страна (Дэвид Фрам даже высказал предположение, что «Хезболла» раздает фальшивые банкноты). Без сомнений, «Хезболла» занималась не только благотворительностью, но и политикой, и разумеется, эта партия могла позволить себе щедрость благодаря финансированию со стороны Ирана. Но не менее важно и то, что «Хезболла» является местной организацией, которая поднялась благодаря участию населения в восстановлении своих жилых кварталов. В отличие от чужих корпоративных служб, которые осуществляют свои планы восстановления, разработанные далекими бюрократами, с помощью иностранных руководителей, частных охранников и переводчиков, «Хезболла» могла действовать быстро, потому что знала в своем районе все углы и все аварийные устройства, а также понимала, кому можно доверить выполнение работы. И если жители Ливана были благодарны за результаты, это объясняется также и тем, что они представляли себе альтернативную помощь. Такой альтернативой была компания Solidere.

Шок не всегда вызывает у нас регрессию. Иногда перед лицом кризиса мы растем — причем быстро. Это особенно ясно показывают события в Испании, где 11 марта 2004 года взорвались 10 бомб в пригородных поездах и на железнодорожных станциях Мадрида, в результате чего погибло около 200 человек. Президент страны Хосе Мариа Аснар немедленно обратился к испанцам по телевидению. Он обвинил в произошедшем баскских сепаратистов и призвал оказать поддержку войне в Ираке. «Никакие переговоры невозможны и нежелательны с этими убийцами, которые столько раз сеяли смерть по всей Испании. Только наша твердость поможет остановить такие теракты», — сказал он.

Но испанцам не понравилось такого рода выступление. Хосе Антонио Мартинес Солер, знаменитый издатель газеты в Мадриде, переживший гонения во времена диктатуры Франсиско Франко, по этому поводу сказал: «Мы как будто продолжаем слышать эхо Франко. Каждым своим действием, каждым жестом, каждым предложением Аснар говорит народу, что он прав, владеет истиной и тот, кто с ним не согласен, является его врагом». Другими словами, те самые качества, которые американцы после 11 сентября называли качествами «сильного лидера», говоря о своем президенте, в Испании были восприняты как зловещий знак подъема фашизма. Это случилось за три дня до национальных выборов, и испанцы, вспоминая времена, когда политикой управлял страх, проголосовали против Аснара в пользу партии, которая обещала вывести войска из Ирака. Как и в Ливане, коллективное воспоминание о шоке в прошлом дало Испании силу не ломаться под воздействием новых ударов.

Все шоковые терапевты стремятся очистить память пациента. Эвен Кэмерон был убежден, что сначала надо опустошить психику, чтобы потом можно было ее восстанавливать. Американские оккупанты не останавливали грабеж музеев и библиотек Ирака в надежде, что это облегчит их работу. Но, как и в случае с бывшей пациенткой Кэмерона Гейл Кестнер, окруженной конструкцией из бумаг, записей, книг и каталогов, воспоминания можно восстановить, можно создать себе новые истории. Память — как личная, так и коллективная — является лучшей из всех нам известных защит от шока.

Несмотря на все успешные попытки использовать цунами 2004 года, память оказалась эффективным орудием сопротивления в нескольких районах катастрофы, в частности — в Таиланде. Десятки прибрежных деревень там были смыты гигантской волной, но, в отличие от Шри-Ланки, многие таиландские поселения через несколько месяцев были восстановлены. И дело тут не в особенностях правительства Таиланда. Тамошние политики так же, как и везде, мечтали использовать бедствие как повод для выселения рыбаков и на их землях создать крупные туристические объекты. Но в Таиланде жители деревень отнеслись ко всем правительственным обещаниям с крайним скептицизмом и отказались терпеливо сидеть в лагерях в ожидании осуществления официальных планов реконструкции. Вместо этого сотни местных жителей в первые же недели занялись тем, что называли «восстановлением прав» на землю. Они проходили мимо вооруженных охранников, нанятых застройщиками, с инструментами и отмечали те места, где до катастрофы стояли их дома. В некоторых случаях реконструкция началась немедленно. «Я хочу, чтобы меня кормила именно эта земля, потому что она наша», — сказала Ратре Конгватмаи, потерявшая большую часть членов своей семьи во время цунами.