Главный фактор защиты стран Латинской Америки от шока в будущем (а следовательно, и от доктрины шока) заключается в том, что континент все меньше зависит от финансовых институтов Вашингтона, что является результатом все более тесной интеграции правительств региона. «Боливарианская альтернатива для Латинской Америки» (ALBA) — это ответ континента на зону свободной торговли Америк, на уже оставленную мечту корпоративистов создать зону свободной торговли от Аляски до Тиерры дель Фуего. Хотя проект ALBA только начинает осуществляться, Эмир Садер, социолог, живущий в Бразилии, говорит, что он многое обещает как «прекрасный пример подлинно справедливой торговли: каждая страна поставляет то, что ей легче всего производить, а в ответ получает то, в чем острее всего нуждается, независимо от цен на глобальном рынке». Так, Боливия поставляет газ по стабильным льготным ценам; Венесуэла отдает нефть, при сильных государственных субсидиях, беднейшим странам и делится своим опытом разработки месторождений полезных ископаемых; Куба посылает тысячи докторов, которые оказывают бесплатную медицинскую помощь по всему континенту, одновременно обучая студентов из других стран в своих медицинских институтах. Это модель совершенно иного рода, чем академический обмен студентами, начатый в Чикагском университете в середине 50-х, когда представителям Латинской Америки прививали одну-единственную жесткую идеологию, а затем посылали домой, чтобы они разносили ее по всему континенту. Главная сила ALBA заключается в том, что это бартерная система, где сами страны определяют стоимость товара или услуги, не позволяя назначать на них цену торговцам из Нью-Йорка, Чикаго или Лондона. Это делает торговлю намного более стабильной перед лицом неожиданных колебаний цен, разрушавших латиноамериканскую экономику в недавнем прошлом. Окруженная бурными водами мировых финансов, Латинская Америка создает зону относительного экономического спокойствия и предсказуемости — недавно казалось, что это неосуществимо в эпоху глобализации.

Когда в одной из стран возникают финансовые проблемы, благодаря усилению интеграции ей не нужно просить о помощи МВФ или Казначейство США. И это очень важно, поскольку Вашингтон все еще придерживается доктрины шока, как это показывает Национальная стратегия безопасности США 2006 года, где говорится: «При возникновения кризиса МВФ должен приложить усилия, чтобы увеличить меру ответственности страны за свои экономические решения. МВФ должен ставить поддержку рыночных институтов и обучение рынку на первое место относительно финансовых решений». Такое «обучение рынку» можно навязать стране лишь в том случае, если правительство отправляется просить о помощи в Вашингтон; как во время финансового кризиса в Азии говорил Стенли Фишер, МВФ может помочь только тогда, когда его об этом просят, «но когда [у страны] не осталось денег, существует не так много мест, куда можно обратиться». Это уже перестало быть правдой. Благодаря высоким ценам на нефть Венесуэла стала крупнейшим заимодавцем для других развивающихся стран, которые теперь могут обойтись без Вашингтона.

Это вызвало резкие изменения. Бразилия, столь долго находившаяся у Вашингтона в плену из-за своего необъятного долга, отказывается заключать новый договор с МВФ. Никарагуа ведет переговоры о выходе из фонда, Венесуэла вышла из МВФ и Всемирного банка, и даже Аргентина, в прошлом «образцовая ученица» Вашингтона, также движется в этом направлении. В своем докладе Конгрессу в 2007 году президент Нестор Киршнер сообщил, что иностранные кредиторы говорят ему: «Вы должны договориться с Международным фондом, чтобы заплатить долги». Мы им отвечаем: «Господа, мы независимая страна. Мы хотим вернуть долг, но какого черта нам снова договариваться с МВФ?» В результате МВФ, столь мощный в 1980-1990-е годы, утратил свое влияние на этом континенте. В 2005 году на Латинскую Америку приходилось до 80 процентов всех займов, выданных МВФ; в 2007 году эта цифра составляла всего 1 процент — невероятное изменение всего за два года. «Существует жизнь и после МВФ, — заявил Киршнер, — и это хорошая жизнь».

Это изменение касается не только Латинской Америки. За последние три года сумма займов, выданных МВФ, сократилась с 81 миллиарда до 11,8 миллиарда долларов, причем основная ее часть была выдана Турции. Для МВФ, утратившего любовь столь многих стран, в которых он использовал кризисы для получения прибыли, начинается период заката. Подобное будущее ожидает и Всемирный банк. В апреле 2007 года президент Эквадора Рафаэль Корреа сообщил, что он приостановил получение всех займов от Всемирного банка и сделал еще один чрезвычайный шаг — объявил представителя банка в Эквадоре персоной нон грата. Два года назад, объяснял Корреа, Всемирный банк использовал заем в 100 миллионов долларов, чтобы сорвать введение экономических законов, которые бы позволяли распределять доходы от нефти между бедняками страны. «Эквадор является суверенным государством, и страна не должна поддаваться шантажу со стороны международной бюрократии», — сказал он. В то же время Эво Моралес объявил, что в Боливии перестанет действовать арбитражный суд Всемирного банка — орган, который позволяет транснациональным корпорациям предъявлять иски национальному правительству, если какие-либо его мероприятия снижают их прибыль. «Правительства Латинской Америки, да, вероятно, и весь мир никогда не выигрывают в подобных делах. Тут всегда побеждают транснациональные корпорации», — сказал Моралес. Когда в мае 2007 года Пол Вулфовиц был вынужден оставить пост президента Всемирного банка, этой организации пришлось прибегнуть к отчаянным мерам, чтобы справиться с глубоким кризисом утраты своей репутации. Во время скандала вокруг Вулфовица газета Financial Times писала, что, когда руководители Всемирного банка раздают свои советы развивающимся странам, «над ними уже просто смеются». Если вспомнить также и о срыве переговоров Всемирной торговой организации в 2006 году (когда стали говорить, что «глобализация умерла»), можно понять, что три важнейших института, которые под прикрытием экономической необходимости распространяли идеологию чикагской школы, в недалеком будущем могут исчезнуть.

Неудивительно, что в бунте против неолиберализма дальше всего продвинулась именно Латинская Америка — она была первой лабораторией шока, и у латиноамериканцев было больше времени прийти в себя. Годы демонстраций породили новые политические группировки, которые постепенно набирали силу и могли, в конце концов, не только захватить власть в государстве, но и приступить к изменению структур государства. Есть признаки того, что и другие бывшие лаборатории шока движутся в том же направлении. В Южной Африке в 2005-2006 годах обитатели надолго забытых трущоб решительно отказались от поддержки партии АНК и начали требовать выполнения обещаний Хартии Свободы. Иностранные журналисты отмечают, что возмущений такого рода не наблюдалось с тех пор, как жители пригородов выступали против апартеида. Но наиболее радикальные изменения происходят в Китае. Многие годы кошмар бойни на площади Тяньаньмэнь успешно подавлял недовольство по поводу упразднения прав рабочих и углубления нищеты в сельских районах. Но этот период кончился. По официальным правительственным данным, в 2005 году в Китае прошло 87 тысяч крупных акций протеста, в которых участвовало более 4 миллионов рабочих и крестьян. Правительство Китая ответило на это репрессиями — наиболее жестокими за время после 1989 года, однако демонстранты одержали кое-какие победы: были отпущены крупные средства на развитие сельских районов, улучшена система здравоохранения, правительство также обещало отменить плату за обучение. Китай тоже приходит в себя после шока.