Греки и в древние лучшие свои времена сами по себе не задумались же рассказать и записать в историю, что, идя в битву на Марафонском поле с десятью тысячами войска против шестисот тысяч персов, они потеряли лишь сто девяносто два человека. Хвастливость греков унаследовали французы – изобретатели военных реляций, которые до Наполеона I были сущими пустяками сравнительно с бюллетенями «Монитера»: во Франции вошло даже в пословицу говорить о лжеце: «Он врет, как „Монитер“» с переводом на наши обычаи и язык: «Врет, как Булгарин» или «Врет, как „Пчела“», «Врет, как по печатному, как живая газета». Поражения свои в России французы приписывали морозам, в Испании – зною, в Германии – измене союзников и маршалов и т. п. Хотя упомянутый мной выше (неизвестный) автор и оправдывает военное красноречие, именно гиперболические сравнения, как поднимающее дух войска, но тем не менее находит возможность острить. Наполеон говорил: «Я видел у ног моих королей, и если бы я был притязателен, то мог бы приобрести пятьдесят миллионов, но я гражданин и генерал великой нации: меня прельщает лишь уважение избранников, мнение потомства, чистота совести и благоденствие моей родины». Наш автор замечает: «В то же время он составлял уже честолюбивые планы, и до пятидесяти миллионов, вероятно, хватало немногого».

В хвастливой нации успели, однако, выделиться гасконцы, как давние и опытные и неисправимые лгуны и хвастуны (оба типа, как известно, – родные братья). Гасконец все знает и все видел: он даже присутствовал при сотворении мира, но, несмотря на это, он все-таки симпатичнее парижанина. Он лжет, сам того не ведая, преувеличивает, вовсе того не замечая; выражаться гиперболически сделалось его потребностью. Матрац гасконца набит волосами из бакенбард убитых им неприятелей и т. п. О них, как и об испанцах, написаны целые трактаты. Один из них в переводе с немецкого издан был Н. Осиповым (в 1818 году пятым изданием) и напечатан, как сказано в заголовке, сызнова, с прибавками и в лицах, под титулом «Не любо, не слушай, а лгать не мешай». Из этих же рассказов добрая доля заимствована неизвестным автором в русскую книгу под тем же названием в 30-х годах нынешнего столетия, книгу, некогда очень распространенную, но теперь почему-то исчезнувшую на книжных рынках. Во мнении русских людей, по хвастливости выделяются поляки, и в их литературе, вместе с анекдотами о знаменитом пане Коханку (Радзивилле), имеются книжки, также повествующие о подобных хвастунах и лжецах. Знаменитый владелец города Несвижа (где и лежит под костелом его крупное богатырское тело) любил веселую беседу и всегда лгал без совести. Для поддержки его в этой слабости неотлучно находился при нем любимец, шляхтич Боровский. Этот обязан был поддакивать. В одну зиму, когда было мало меду, Карл Радзивилл наловил до двух тысяч медведей, нагрузил их шкурами барку и поплыл в море продавать товар за границей. Поднялась буря: судно того и гляди разобьется о камни. Радзивилл соскочил в море, схватил барку обеими руками в обхват, оттолкнул от камней – сам поплыл, поддерживая судно плечом, пока не причалил к пристани. И еще раз проврался Радзивилл на веселом пиру в своем увеселительном несвижском дворце таким образом:

«– Бежит дикая коза. Я попал в правое ухо, и пуля вышла в копыто задней ноги.

– Как так? – усомнились слушатели.

– Спросите у Боровского…

– А так было! – поддакнул Боровский. – Когда пан стрелял, коза задним копытом чесала себе ухо, оттого пуля и прошла сквозь копыто.

После рассказа Радзивилл отошел к окну, Боровский последовал за ним и говорит:

– Hex ясновельможный вперед так не лжет: я насилу задний копыт притянул к уху – без меня бы козе не достать…» и т. п.

Подобные анекдоты изданы, между прочим, Боричевским под заглавием: «Народные славянские рассказы».

О домашних чудаках этого сорта в русской литературе существуют художественные рассказы, замечательные по своей реальной правде и написанные Алексеем Феофилактовичем Писемским. Замечательно при этом, что самый внимательный обзор русских присловий, пересмеявших все племенные недостатки не только по городам, но и по деревням и селам, приводит к тому заключению, что порок лживости и хвастовства представляется в нашем народе слабым. Из инородцев выделяются лишь одни цыгане.

Люди, обладающие живым и пылким воображением и впечатлительностью (не исключая, конечно, прежде всего и детей), никак не могут ограничиться представлением голого факта, а должны непременно его идеализировать. Часто, рассказывая одно и то же, придуманное ими, то есть распространяя ложь, они доходят наконец до того, что сами убеждаются в правдивости личных фантастических образов. С каждым разом, придавая своей лжи художественную законченность и видя, что их ложь действует сильнее правды, они наконец доходят до того, что, по пословице, перед ними леса нагибаются и сыр-бор преклоняется. Таков, между прочим, тот путешественник, который, рассказывая о том, что он сам видел, как дикие ели воображаемых детей его, всякий раз заливался горючими слезами. Про таких-то и говорят наши пословицы, что «Кто их переврет – трех дней не переживет» и «Один врал – не доврал, другой врал – переврал, третьему ничего не осталось». Один сморозит, а другой плетет кошели с лаптями либо прямо несет колеса на турусах (или наоборот); один выворачивает дело наизнанку, другой лошадь через шлею валит; иной так путает, что и сам дороги домой не найдет, – и все они, попросту сказать, врут. От иного вранья уши вянут, в глазах зеленит, святых выноси и сам выходи. Под другое вранье иглы не подбить, через третье – не перелезть, четвертого вранья за пазуху не уберешь.

Если, как сказано и доказано, лжей много, то, во всяком случае, правда одна, и та непременно – голая.

Правда голая

Александр Невский сказал: «Не в силе Бог, а в правде», а русский народ говорит: «И Мамай правды не съел». Однако на всем свете, по всенародному убеждению, правду говорят только дети, дураки да пьяные. В самом деле, многие ли ищут истину и любят правду?

К слову: в последних двух словах, при некотором обусловленном сходстве, есть существенная разница. Истина – все что есть, что справедливо, верно и точно является достоянием человеческого разума или, как говорится, истина от земли, в смысле правдивости и правоты, а правда с небес, как дар благостыни. По объяснению В. И. Даля, истина относится к уму и разуму, а добро, или благо, – к любви, нраву и воле. Благо в образе, как в форме, доступной пониманию, есть истина. Свет плоти – солнце, свет духа