Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Точно так же из отдаленной старины сохранилось живое изречение – ложь кривая.
Ложь кривая
«Диво варило пиво: слепой увидал, безногий с ковшом побежал, безрукий сливал; ты пил да не растолковал?»
Или так: «Безрукий клеть обокрал, голопузому за пазуху наклал, слепой подглядывал, глухой подслушивал, немой караул закричал, безногий в погонь погнал?»
Таковы, на досужий час зимних вечеров, две из народных загадок, вообще очень скупых на отвлеченные понятия, а вращающихся преимущественно в кругу видимых предметов и обычных вещей. Указание для отгадки в данном случае сделано на то несмываемое пятно, которое уже целые века сберегается целым на роде человеческом, и на то, в чем, по писанию, весь мир лежит, что со светом началось и со светом кончится, чем красна всякая человеческая речь, что, по народной пословице, живет и ходит на тараканьих ножках (того и гляди – подломятся). Его люди терпят, но от него пропадают. С ним весь свет пройдешь, но назад не воротишься. Словом, загадка указывает на ложь, или, по точному и более употребительному народному выражению, на неправду, столь же древнюю, как мир, и имеющую отцом своим дьявола (от Бога дождь, от дьявола ложь), с передачей в наследие всем людям через первую жену. Появление этого порока на земле наш народ объясняет тем, что Бог создал жену из кривого ребра, оттого и пошла кривая ложь, или, короче сказать, самым правильным русским словом, кривда.
Она крива, по злому насмешливому выражению, как московская оглобля в городских пролетках или санках. Это, по тем же пословицам, либо простая дичь, либо дичь во щах, либо дичинка с начинкой, либо дудки. Она же околесная и сивый мерин, она кривые моты мотает, гнет дугу черемховую, и если заговорит, то не иначе как во всю губу и всегда на ветер. По временам она же самая – и красное словцо, гоголевские сапоги всмятку и его же Андроны, которые едут и Миронов везут, и т. д. «Правда осталась у Бога жить на небесах, а кривда пошла гулять по белому свету».
Мы, однако, не будем останавливаться на истории лжи, не станем повторять избитых и переговоренных истин о том, что привычка ко лжи усваивается нами с детства (у мальчиков лягаются деревянные лошадки, девочки разговаривают с куклами, и каждый ребенок уверяет, что кукла ее поняла). Не будем доказывать, что няньки и матери сами научают лгать набедокуривших детей: «Ведь правда, что не ты это сделал, а гадкая собачонка или блудливая кошка?» – и тому подобное. Детские сказки при этом, как первичная ложь, – наша молочная каша. Всякому известно, что иные лгут по недомыслию, не находя возможности выйти из раз и навсегда усвоенного ими кругозора. Другие лгут, чувствуя себя неправыми, с желанием оправдаться; третьи – по привычке, а четвертые – намеренно. Словом: «Лжей много, а правда одна; правде путь один, а ложью как хошь верти». На этих основаниях ложь можно подразделить на различные виды и провести их в бесконечность: некоторые делят ее, как магию, на белую и черную. Один досужий наблюдатель ухитрился подогнать ее под ясно определившиеся рубрики. У него представлены: ложь хвалебная, деловая и должностная, или служебная, историческая, эстетическая и литературная (рекламы и прочее), галантерейная, беседная, или светская, и вынужденная. Все зависит от тех требований, какие предъявляет каждому из нас общество. Вся наша теория вежливости основана на лжи из учтивости, на которой зиждется и вся так называемая светскость. Такого сорта ложь получила даже полные права гражданства. При этом как же можем научиться говорить правду, если другие не научились ее выслушивать? А по пословице: «На всякого враля по семи áхальщиков».
Лгал постник, с желанием оправдаться, когда пойман был на месте, в Великом посту, с яйцом, которое он пек на свечке: «Сатана меня соблазнил!» Подслушавший его черт не вытерпел и закричал: «И сам-то я впервые вижу такую штуку. Вот смотрю да учусь». Врут охотники (которые полагаются первыми лжецами в мире), врут по привычке, как лыки дерут: у них слово за словом, ложь за ложью, как лыко за лыком тянутся. Один из таких добрался до собаки из породы гончих, которая так долго гонялась за зайцем, что истерла себе лапы и превратилась в коротконогую таксу: на беду ее, заяц был с восемью лапами (еще четыре на спине) – устанет одна пара, он перевернется, упадет на свежие – и опять бежит. Намеренно лжет цыган на конной ярмарке, выхваляя небывалые достоинства лошади, и божится, а сам себе не верит, и когда кончил и побожился – люди ему не верят. По легкомыслию врут люди, заразившиеся этим пороком по наследственности или избаловавшиеся привычкой ко лжи, которая, как всякая болезнь, заразительна. Этого сорта лгуны примолкают лишь в тех случаях, когда успевают их переврать: матрос в трактире уверял за чаем, что где-то он видел реку, обросшую лимонными рощами так густо, что вода превращается в лимонад-газес; буфетчик поспешил ему сообщить о своем сельском колоколе, в который позвонят о Рождестве, а он гудит до самой Пасхи. Один рассказывал, что он с горя поседел в одну ночь, слушатель перехвастал его тем, что противопоставил своего приятеля, у которого по той же самой причине поседел парик, и тому подобное.
Заразительность лжи всего нагляднее выясняется на нашей прислуге и в особенности на бывших крепостных лакеях. Один подгулявший помещик обещал наградить того из прислуги, который лучше соврет. Первый сказал: «Я, барин, никогда не врал». Другой: «Я совсем не умею лгать», а третий: «Мы все трое говорим чистую правду». Обещанная награда, по справедливости, была присуждена последнему. Наследственность лжи всего прямее объясняется указаниями наблюдателей и историческими примерами, когда обличаются в этом пороке не только отдельные мелкие племена, но и крупные народы. Например, по нашим летописям, греки лживы суть даже до сего дня, и в сей день, по народному присловью: «Если грек на правду пошел, держи ухо востро;