Правда, ей мешало и кое-что поважнее. Именно Страйка она у себя на свадьбе обняла на лестничных ступенях; именно ради него она в своем воображении, пока таинство брака еще не свершилось, бросала мужа; именно он не шел у нее из головы, когда она во время медового месяца бродила по ночному пляжу, оставляя за собой борозду на белом песке и думая: уж не влюблена ли она в этого человека? Она боялась выдать свои мысли и чувства, поскольку была уверена, что малейшее подозрение Страйка о его разрушительной роли как в начале, так и в конце ее семейной жизни, равно как и его малейшее подозрение о ее панических атаках, наверняка прервет их рабочие отношения.

Нет, ей следовало брать пример с него: быть независимой и мужественной, достойно переносить удары судьбы и хромать дальше, не отступая и не отворачиваясь от цели, даже если судьба готовила ей неприятный сюрприз на дне лощины.

– Как по-твоему, что нужно Паттерсону? – спросила она.

– Время покажет. Твои встречи нормально прошли?

– Нормально, – сказала Робин, чтобы отвлечься от мыслей об арендованной живопырке и о студенческой парочке, которая показывала ей квартиру, косясь на взрослую тетку – только ее и не хватало в этой тесноте. – Там сзади, в сумке, есть печенье. Чая нет, уж извини, но при желании можем куда-нибудь заскочить.

Термос остался на Олбери-стрит, в числе тех вещей, которые она забыла прихватить из дома, когда вернулась туда в отсутствие Мэтью.

– Спасибо, – сказал Страйк, хотя и без особого энтузиазма.

А сам подумал: не может ли очередное появление печенья на фоне его добровольной диеты считаться обычной прихотью, еще одним доказательством беременности его договорного партнера?

У Робин в кармане зазвонил телефон. Она не шелохнулась. За это утро ей уже дважды поступали звонки с одного и того же неизвестного номера, и она опасалась, как бы это не оказался Мэтью, который, обнаружив, что его номер заблокирован, позаимствовал чужой мобильник.

– Не будешь отвечать? – спросил Страйк, глядя на ее застывший бледный профиль.

– Мм… я же за рулем.

– Хочешь – давай я отвечу.

– Нет, – отрезала она чуть быстрее, чем нужно.

Гудки умолкли, но тут же возобновились. Вконец уверившись, что это Мэтью, Робин достала телефон из кармана жакета и сказала:

– Догадываюсь, кто это, и сейчас разговаривать не собираюсь. Когда гудки прекратятся, отключи, пожалуйста, звук.

Страйк взял ее мобильник.

– Звонок переведен с нашего офисного номера. Я включу громкую связь, – из лучших побуждений предложил он.

Поскольку в допотопном «лендровере» не было даже работающей печки, не то что устройства «блютус», так он и поступил, а потом приблизил мобильник к губам Робин, чтобы ее было слышно сквозь дребезг и рычание продуваемого насквозь автомобиля.

– Алло, это Робин. С кем я говорю?

– Робин? То есть Венеция? – зазвучал голос с валлийским акцентом.

– Это вы, мистер Уинн? – Робин не отрывала глаз от дороги; телефон по-прежнему держал Страйк.

– Ах ты, мерзавка, стерва, гадина!

Робин и Страйк недоуменно переглянулись. Куда делся елейный, похотливый Уинн, мастер очаровывать и производить впечатление?

– Получила, что хотела, так ведь, а? Шастала взад-вперед по коридору, выставляла титьки повсюду, где на них есть спрос. «Ой, мистер Уинн! – Он копировал ее так, как это делал Мэтью: дурашливым, визгливым голосом. – Ой, подскажите, мистер Уинн, чем мне заняться, благотворительностью или политикой, дайте-ка я наклонюсь над столом пониже, мистер Уинн». Скольких же мужиков ты окрутила и на что готова…

– Вы хотите мне что-нибудь сообщить, мистер Уинн? – Робин повысила голос, перекрикивая это ерничество. – Если вы позвонили, чтобы браниться…

– О, я хочу до черта всего сообщить, просто до черта! – гаркнул Уинн. – Ты еще поплатишься, Эллакотт, за все, что со мной сотворила, поплатишься за вред, причиненный нам с женой, и так просто не соскочишь, ты в этом офисе нарушила закон, и я тебя засужу, понятно? – Он едва не бился в истерике. – Посмотрим, как твои уловки подействует на судью, посмотрим! Глубокий вырез… «О, мне кажется, здесь слишком жарко…»

Пределы видимости Робин ограничил какой-то бледный туман, отчего бегущая впереди дорога сузилась до тоннеля.

– НЕТ! – выкрикнула Робин, вскинув ладони и обрушив их обратно на руль; у нее дрожали руки. Это «нет», уже брошенное мужу, несло в себе такую силу и ярость, что точно так же остановило и Герайнта Уинна. – Никто вас не заставлял гладить меня по волосам, по спине и глазеть на мою грудь, мистер Уинн, к этому я не стремилась, хотя уверена, что вы кайфуете, думая, что именно ради этого…

– Робин! – одернул Страйк, но она обратила на него не больше внимания, чем на скрип изношенных тормозных колодок, и точно так же не обратила внимания на внезапно перебившего ее Уинна:

– Кто это там? Страйк, что ли?

– …вы негодяй, мистер Уинн, негодяй и расхититель, запускающий лапу в благотворительный фонд, но теперь я вывела вас на чистую воду, а еще я не премину сообщить миру, что на фоне портретов своей покойной дочери вы лапаете молодых женщин…

– Как ты смеешь! – задохнулся Уинн. – Это неслыханно… как ты смеешь оскорблять память Рианнон… я этого так не оставлю, и семья Сэмюеля Мурапе…

– Да пошел ты со своими угрозами! – взорвалась Робин. – Извращенец, вор!..

– Если у вас заготовлены еще какие-нибудь соображения, мистер Уинн, рекомендую изложить их в письменном виде! – прокричал в трубку Страйк, пока Робин, плохо понимая, что делает, продолжала клеймить Герайнта.

Прервав разговор движением пальца, Страйк схватил руль, поскольку Робин всплескивала руками и жестикулировала.

– Да твою мать, съезжай с дороги! – приказал он. – Давай на обочину!

Робин на автомате выполнила это распоряжение. Адреналин дезориентировал ее не хуже алкоголя, и, когда «лендровер» резко остановился, она рывком освободилась от ремня безопасности и выскочила на утрамбованную землю. Мимо со свистом пролетали автомобили. Плохо соображая, что делает, Робин неверным шагом, со слезами ярости поспешила прочь от «лендровера» и от подступающего психоза: ведь она только что безвозвратно испортила отношения с человеком, который, вероятно, еще мог ей пригодиться, который в открытую грозил отомстить, который, вполне возможно, и нанял Паттерсона…

– Робин!

Теперь, подумала она, Страйк тоже сочтет ее скандалисткой, конченой психопаткой, какую вообще нельзя подпускать к такого рода делам, – вот, пустилась наутек, когда запахло жареным. Резко обернувшись к боссу, ковыляющему за ней по обочине, она небрежно вытерла лицо рукавом и сказала, пока он не начал ее отчитывать:

– Я знаю, до этого нельзя опускаться, я знаю, что провалила все дело, извини.