Министр обороны сделал наконец тот шаг, которого все от него ждали: 30 ноября на заседании правления ХСС он заявил, что подает в отставку. В своем выступлении он не скупился на горькие слова в адрес канцлера, который, как он считал, предал его (собственно, так оно и было). Он, однако, воздержался от того шага, который мог бы раз и навсегда покончить с карьерой Аденауэра, — от предания гласности истинной его роли в ходе аферы со «Шпигелем».

Банкротство постигло не только Штрауса, но и лидеров СДПГ, которые, несмотря на все свои оговорки, клюнули на удочку сладких посулов канцлера. 4 декабря их делегация, преисполненная самых радужных надежд, явилась во дворец Шаумбург, чтобы начать обещанные переговоры о «большой коалиции». Общественность и пресса буквально онемели от изумления: как, тот самый Аденауэр, который всегда третировал социал-демократов, теперь приглашает их в свое правительство? Довольно быстро выяснилось, что со стороны канцлера речь идет всего-навсего о нехитром трюке. Проект программы нового правительства был составлен так, что социал-демократы не могли его принять ни при каких обстоятельствах. День прошел в бесплодных дискуссиях. На следующий день фракция СДПГ, как и следовало ожидать, проголосовала против принятия этой программы. «Большая коалиция» умерла, так и не родившись.

Очередь была за присмиревшими свободными демократами. Они были готовы уже на все, и если Аденауэр кое в чем уступил при формулировании коалиционного договора, то скорее не представителям СвДП, а определенным элементам внутри своей собственной партии. На заседании фракции ХДС он уточнил сроки своего ухода в отставку, назвав период начала осенней сессии 1963 года. Срок-то назвал, но оставил открытым вопрос, собирается ли он его придерживаться. Формирование кабинета прошло довольно легко. Обнаружилась только одна проблема. Кай-Уве фон Хассель, которому достался портфель министра обороны, мог покинуть занимаемый им пост министра-президента земли Шлезвиг-Гольштейн не раньше, чем через месяц; Штраус потребовал, чтобы на этот месяц функции министра обороны остались за ним; последовала длительная и временами острая дискуссия насчет допустимости такого продления полномочий старого министра при наличии нового, но в конце концов Аденауэр пошел на то, чтобы удовлетворить претензию Штрауса.

11 декабря Аденауэр представил президенту Любке новый состав своего кабинета. А спустя неделю состоялись торжественные проводы Штрауса; собрался весь высший генералитет, руководящие чиновники министерства обороны, присутствовал, разумеется, и сам канцлер, выступивший с прочувствованными словами благодарности уходящему министру. Канцлер посулил Штраусу в будущем «большую и решающую роль в политической жизни немецкой нации». Вряд ли он при этом сам верил тому, что говорил. Он знал только одно наверняка: он, Аденауэр, снова на вершине власти, и баста. Дело «Шпигеля» еще тянулось, но больше уже никого не интересовало; вскоре оно было закрыто. Небольшое облачко появилось на горизонте мировой политики: 24 декабря Хрущев вновь пригрозил заключением сепаратного мирного договора с ГДР, но ничего реального за этим не последовало; облачко рассеялось. Аденауэр пребывал в отличной физической форме. Короткие рождественские каникулы, празднование очередного дня рождения — все это прошло для него гладко и даже весело. Кроне записал в своем дневнике 5 января 1963 года: «Старцу восемьдесят семь. Свеж, элегантен, брызжет юмором, никаких признаков слабости. Неудивительно, что он не хочет уходить».

К началу 1963 года определились основные приоритеты последнего этапа деятельности Аденауэра-канцлера. Их было три: повышение роли ФРГ в НАТО, укрепление отношений с деголлевской Францией и, наконец, пожалуй, самое главное — предотвращение любыми путями, честными или нечестными, того, чтобы его преемником стал Эрхард. Ему было безразлично, как антиэрхардовская вендетта может повлиять на моральный климат в его собственной партии, он готов был пойти на то, чтобы его покинули прежние верные помощники — и действительно, с ним остались только беспрекословные исполнители, Кроне и Глобке, — лишь бы только не отдать кресло канцлера популярному министру экономики. Он вовсе перестал обращать внимание на бундестаг и его депутатов; когда он появлялся в зале заседаний, то обычно просто сидел и молчал, скрывая глаза за стеклами темных очков. Неудивительно, что движение за его смещение с поста канцлера ширилось и набирало критическую массу. В апреле последовал взрыв, но об этом чуть позже.

Пока посмотрим, как обстояло дело с первым по счету аденауэровским приоритетом — натовским. 14 января 1963 года в Бонн прибыл заместитель государственного секретаря США Джордж Болл с деликатной миссией — попробовать объяснить канцлеру ФРГ преимущества нового плана, выношенного в недрах администрации Кеннеди, преимущества, в наличие которых вряд ли верили и те, кто его пропагандировал. Речь шла о «многосторонних ядерных силах» (МЯС) — некоей эскадре оснащенных ядерными ракетами надводных судов со смешанными экипажами, которые представляли бы все страны НАТО. С точки зрения военно-оперативной — затея, мягко говоря, сомнительная; главная цель была скорее из области психологии, и заключалась она в том, чтобы убедить союзников по НАТО: США доверяют им, связаны с ними общими узами и хотят, чтобы союзники, в свою очередь, доверяли американским гарантиям.

Аденауэр сразу же выразил согласие участвовать в этом авантюрном предприятии и оказался прямым антиподом де Голля, который с порога отверг план МЯС. Французский президент не ограничился этим: в тот же день, когда канцлер ФРГ высказал свое «да» американскому проекту, де Голль выступил с громоподобным «нет» на просьбу Великобритании о вступлении в ЕЭС. Французское вето вызвало бурную реакцию не только в Великобритании и США, но и в Западной Германии. «Атлантисты»-англофилы во главе с Эрхардом и Шредером не скупились на слова осуждения по адресу французского решения. Аденауэр к ним не присоединился; для него важнее всего было добиться оформления франко-западногерманского «сердечного согласия».

20 января канцлер отправился в Париж для завершения подготовки двустороннего межправительственного соглашения. С ним была дочь Рия, а провожал его дружный хор тех, кто такого соглашения не хотел — особенно в данной ситуации, когда Франция фактически торпедировала расширение Общего рынка. Вскоре выяснилось, что заключению франко-западногерманского соглашения препятствует и формальный момент: внешнеполитический советник канцлера Остерхельд довел до сведения патрона печальный факт: документ того типа, который имеется в виду, может быть признан судом в Карлсруэ противоречащим Основному закону. Чтобы не вызвать протеста юристов, он должен именоваться не соглашением, а «договором» и в этом своем качестве подлежать ратификации бундестагом и бундесратом.

Аденауэр не возражал: договор так договор. Сторонники расширения ЕЭС решили использовать неожиданную покладистость канцлера, чтобы вовлечь его в свои ряды. 20 января, когда Аденауэр с Рией обедали в посольстве вместе с четой Бланкенхорнов, в комнату буквально ворвались Жан Моннэ и Вальтер Хальштейн. Эта пара «европеистов», к которой присоединился и Бланкенхорн, начала чуть ли не на коленях умолять Аденауэра: пусть он добьется от де Голля, чтобы тот при подписании договора сделал хотя бы какой-то намек на то, что его вето на вступление Великобритании в ЕЭС не окончательное и что переговоры по этому вопросу будут продолжены. Аденауэр отказался ставить перед французским президентом вопрос о такой увязке. Единственное, о чем он может попросить де Голля, — это согласиться на то, чтобы комиссии ЕЭС было поручено составить доклад о перспективах развития сообщества — не более того.