Это было 16 апреля 1841 года, на другой день после внезапной высылки Лермонтова из Петербурга. Срок пребывания в столице для свидания с бабушкой кончился, и Бенкендорф с Клейнмихелем поспешили удалить поэта в связи с предстоящей свадьбой наследника.

По дороге в Москву, в дилижансе, в альбоме, подаренном ему накануне отъезда В. Ф. Одоевским, Лермонтов написал «Спор», в котором изобразил могучее движение на Кавказ русских войск под предводительством генерала Ермолова. Стихотворение приобретало особо глубокий смысл именно потому, что из всех завоевателей Кавказа Лермонтов выбрал фигуру полководца, близкого к декабристам, находившегося в опале и в оппозиции к николаевскому правительству.

«Спор». Автограф Лермонтова. Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Москва.

В таком контексте имени Ермолова никогда бы не пропустила цензура и, если бы поняла, о ком идет речь, наверняка запретила бы стихотворение. Примечания от издателя могли только повредить делу.

Известие о гибели Лермонтова привело Ермолова в ярость. Старый полководец понял, что убийца отделался от наказания только потому, что выполнил давнишнее желание царя и придворной аристократии. «Уж я бы не спустил этому Мартынову! — говорил Ермолов Бартеневу, в гневе притопывая ногой. — Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынувши часы, считать, чрез сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!»[926]

«Как хорош был сребровласый герой Кавказа, — замечает Бартенев, — когда он говорил, что поэты суть гордость нации!»

Весть о том, что Лермонтов убит на дуэли Мартыновым, дошла до Москвы и до Петербурга в конце июля — начале августа с кавказской почтой и распространилась среди читающей публики только благодаря частным письмам. Напрасно тогдашний читатель Лермонтова стал бы искать в газетах или журналах объяснения причин его гибели. Писать о дуэлях было запрещено. Некоторые столичные журналы перепечатали корреспонденцию из Пятигорска, помещенную в «Одесском вестнике».

«15 июля, около 5 часов вечера, — говорилось в этом сообщении, — разразилась ужасная буря с молниею и громом; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов. С сокрушением смотрел я на привезенное сюда бездыханное тело поэта…»

«Нельзя без печального содрогания сердца читать этих строк», — писал Белинский в «Отечественных записках», приведя это сообщение. И чтобы читатели могли понять, что Лермонтов умер не своей смертью, а убит на дуэли, великий критик процитировал строки из «Евгения Онегина» — описание гибели Ленского:

Это все, что можно было в ту пору узнать из печати.

Только в 60-х годах появились первые упоминания о дуэли Лермонтова с Мартыновым. Публикуя в 1869 году воспоминания о Лермонтове Е. А. Сушковой-Хвостовой, известный историк и публицист М. И. Семевский сопроводил их заметкой, в которой призывал лиц, знавших поэта, поделиться своими воспоминаниями, а Мартынова, жившего в ту пору в Москве, осветить обстоятельства, приведшие к трагической гибели Лермонтова[928].

Мартынов не отважился написать о том, как он убил Лермонтова, и ответил письмом. Назвав себя «орудием воли провидения», он рекомендовал обратиться к князю А. И. Васильчикову: тот был секундантом на этой дуэли и мог-де более объективно изложить причины столкновения и самый ход поединка[929].

Васильчиков отозвался на приглашение, и в 1872 году, тридцать один год спустя после трагического события, в журнале «Русский архив» появилась его статья «Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова и о дуэли его с Н. С. Мартыновым»[930].

В этой статье Васильчиков охарактеризовал и эпоху, и нравы, и личность поэта, картинно описал его, стоящего под дулом пистолета Мартынова, вспомнил «спокойное, почти веселое выражение, которое играло на лице поэта», и черную тучу, разразившуюся ужасной грозой, и перекаты грома, певшие «вечную память новопреставленному рабу Михаилу»[931]. Но при этом изобразил дело так, будто Лермонтов сам напросился на дуэль и поставил своего противника в такое положение, что тот не мог не вызвать его.

Впоследствии П. А. Висковатов дознался от князя, что Мартынов некоторым лицам сообщал подробности «несогласно с действительностью или, по крайней мере, оттеняя дело в свою пользу»[932], что высказать все печатно, покуда Мартынов своих сообщений в печати не делал, он, Васильчиков, не считал себя вправе, но теперь, когда Мартынов скончался и в печать «проскочило кое-что из сведений не в пользу Лермонтова», он уже не считает себя обязанным молчать о том, что Мартынов всегда хотел, чтобы секунданты его обелили[933].