так нежно… так благоговейно-свято… о, цветок всей жизни… ты, моя Олюна, моя, божественная в человеке, сущность… прекрасная из всех земных… не понимаю, что пишу, весь в сладкой смуте — вот как ты _м_о_ж_е_ш_ь… даже в отдаленье овладеть… ты, Ольга! Ну, дай мне губки, бровки, эти глаза степные, эти дали родимые… в них столько света, столько мысли, чувства, сердца… трепета… полета… воли, столько _н_е_б_а, Оля… — я склонился, я глядеть не смею… я молюсь. На тебя молюсь, единственная из земных, из светлых светлая, из чистых — чистая моя голубка, моя пугливая пичужка… и — властная, могучая, прелестная из всех прелестных, женщина из женщин, Ольга! Гимн слагать? О, милая… я тебе дал тихое мое… мой «Свете тихий». Там — _в_с_е. Что дам еще? Дам… что-то… пока неясно мне. Что-то… спою тебе. Когда..? Хочу… самое совершенное — тебе. «Пути»? Не знаю. Господа молю — дать сил — достойное тебя сказать, оставить. Только в большом смогу… — Тобою завершить и жизнь, и творчество свое. Тобою, _п_е_р_в_а_я_ моя, последняя. Да, мне нужно тебя видеть, _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о. Тогда — _в_с_е_ выполню.

Спешу, надо Сереже написать. Милый он. Маму поцелуй. Как я всех люблю твоих! Как они мне дороги, близки, — Ольга… ты и твои… — это лучшее, найденное на склоне, — и как я через тебя, через твоих… как я ярко ощущаю, что я люблю _р_о_д_н_о_е… мою Россию, — пел ее, плакал над нею… — и теперь столько чувства бурлит во мне… _к_а_к_ бы я дал ЕЕ, _в_с_ю, во всем! Оля, милая… помоги мне… только тобою я смогу все сказать о ней, всю ее красоту понять… найти в себе, собранное жизнью, ждущее рожденья, воплощенья… Оля, это лишь трудом огромным… моими «Путями», — чего-то ждущими, — смогу сказать, оставить… исчерпать до глубин… — во Имя Господа, во имя назначения Ее для мира… — передать людям, и себя исчерпать! Ты мне поможешь, мое чудо, моя дружка… своей особой силой… любовью чудной, небывалой еще, непознанной никем другим… — м. б. это — верю! — так назначено. Я ждал. Дождался. Надо торопиться. Я знаю свои силы, их хватит у меня. Ты мне их восполнишь, Оля. Ты меня восполнишь, ты — часть моя, ты — моя-другая, лучшая часть нашей Души, общей, одной… — явленная мне в моих путях, в моих исканиях, томлениях, в несознанном… — ты, моя Олюна, моя жена священная, моя перед Господом, моя — заветная, моя бессмертная душа… моя неооторгаемая, неотторжимая Ольга-Олька! Как я тебя все-люблю! и как молюсь тебе, моя земно-небесная! Ольга, мне мало слов… только теперь я чувствую, как мне — для тебя — мало слов… их надо создавать… — они придут, в работе. Найду, — _в_с_е_ для тебя найду, что создано для тебя, что творит тебя во мне.

Олюнь, целую, всю-всю, родная, святая, О-ля моя! Твой Ваня

[На полях: ] Оля, я страшусь, как бы твои волненья и «огни» — не вызвали опять болезни! Оля, храни себя.

Оля, так любить, как я, мы… — какое же счастье! и — нельзя больше. Твой Ванёк. О, ми-лая!

Оля, — ты мне _в_с_е.

174

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

14. VII.42

Милый мой Ванюша!

Так мне горько за тебя, что страдаешь в болях! Но не мучай себя мнительностью и тем не усугубляй еще страдания. Я уверена, что у тебя это все-таки отзвук язвы от нервности. Конечно, м. б. и «вздутия» и т. п. кроме того еще. У моего отчима всякий раз после его чтений в церкви (он превосходно читал, особенно все великопостные вещи, длинные паримии424, пророчества и т. д.), после собраний, когда ему приходилось волноваться. Мы уже наперед этого ждали, а сам он всякий раз удивлялся: «с чего это?». Ему доктора все говорили, что у него заколдованный круг: язва от нервности, а нервы от исхудания язвенного. Он ужасно был худ, юрок, жив. Ему было 63 года, когда умер, а никому и в голову не приходило его считать старым. Он таких «стрекачей» отпускал, что и молодому не угнаться. Ему доктор никогда не позволял: 1) утомляться; 2) долго сидеть у стола — писать; 3) не петь и не читать громко! Ну, не похоже ли на кого-то еще?? К счастью, он не был мнителен. Не пугайся потери веса, — это уж ваша такая «порода», всех с язвой. Но старайся удерживать вес. Обязательно отстрани гостей. Это должны понять. А ты отдохни. Ничего, что поскучаешь. Ляг и спи! Лежи и лежи. Ночами не плачь, не томись, что один. Ни-чуть не один ты! Я же все время с тобой. Мне тоже немыслимо тяжело сознание, что я далеко от тебя и тебе помочь не могу. Но я многое из своего лечения делаю для тебя, т. е. во имя твое, когда мне не хочется, то я скажу: «Ваня тут бы был и заставил бы». И кажется, будто ты тут. И ты вот постарайся так! Скажи: «Оля не хочет, чтобы меня беспокоили, я лягу отдохну. М. б. заснется». Заставь себя пунктуально есть, спать. Это так важно. Не принимай седормид. У меня были с него очень сильные боли (* Откуда мои-то боли? Никакой язвы, а были невыносимы.), до того, что я думала, не язва ли? Не выношу никаких сонных! Пей валерьяновый чай вечером. Очень покоит. Попробуй, — для меня! Прошу тебя! М. б. хорошо ставить на живот русский компресс? Влажное тепло очень успокаивает. Отчиму это делал Шахбагов с успехом. Есть ли у тебя электрическая грелка? Затем, Ваня, еще: попытайся достать рыбий жир — это дивно для всего! Меня спасли им в детстве. Да и после. Если тебе противно, то — есть препарат: Sanostob — очень вкусно с апельсином, ни намека на рыбу. Он укрепляет, восстанавливает и регулирует деятельность и кишечника, и печени, и поджелудочной железы. «Очищает» кровь, как принято говорить. Увидишь, как поможет. По новым изысканиям медицины рыбий жир необычайно скоро заживляет раны, очищает даже гнойные послеоперативные раны. У меня в 1935 г. была операция ноги и по вине операционной сестры (выкупавшей ногу в тазу после гнойной другой пациентки), загноилась рана, образовалось дикое мясо и ничто так не помогло, как рыбий жир, прямо в рану. Все очистил. На глазах прямо! Равно как сахар «съел» дикое мясо. Когда мне было года 4, я болела, думали умру, рвотой. Я не могла поднять головы, как начиналась мучительная рвота. Я помню это! Притворялась все спящей, чтобы не трогали. Доктора предполагали: и мозговое, и глистов желудочных, и… Бог знает что.