Роб наблюдал с большим интересом, он прежде никогда не видел, чтобы разрезали грудь человека. Аль-Джузджани вонзил нож в податливую плоть, кровь полилась потоком. Хирург вел разрез значительно ниже основания опухоли, желая захватить ее целиком. Женщина стонала, и лекарь работал быстро, он стремился окончить операцию прежде, чем больная очнется.

Роб увидел, что внутри груди помещаются мышцы, ячеистая серая плоть, сгустки желтого жира, как у начиняемого фаршем цыпленка. Ясно были заметны несколько розовых млечных протоков, которые сбегались к соску, словно рукава реки, соединяющиеся в устье. Должно быть, хирург задел один из протоков: из соска выступила капля красноватой жидкости, вроде розового молока.

Аль-Джузджани удалил опухоль и быстро зашивал рану. Робу показалось бы, что хирург нервничает, если бы такое было вообще возможно.

Она не иначе как родственница самого шаха, решил он. Возможно, тетушка. Не исключено, та самая, о которой Ала рассказывал ему в гроте — тетушка, посвятившая юного принца в тайны половой жизни.

Как только грудь зашили, стонущую и уже почти очнувшуюся пациентку сразу унесли из операционной. Аль-Джузджани тяжело вздохнул:

— От этого нет лечения. В конце концов рак убьет ее, мы же можем лишь попытаться замедлить его продвижение. — Он увидел за дверью операционной Ибн Сину и поспешил с докладом о проведенной операции, а ученики тем временем приводили операционную в порядок.

Вскоре Ибн Сина вошел в комнату, сказал Робу несколько слов, на прощание похлопал по плечу.

Сказанное главным лекарем ошеломило Роба. Он вышел из операционной и отправился в хазанат аш-шараф, где работал сейчас Мирдин. Встретились они в коридоре близ святилища аптекарей, и Роб увидел на лице друга отражение всех тех чувств, которые испытывал сейчас он сам.

— Тебя тоже?

Мирдин кивнул.

— Через две недели?

— Да. — Роб даже на губах ощущал привкус страха. — Я не готов к испытанию, Мирдин! Ты провел здесь четыре года, а я только три. Я еще не готов.

Мирдин улыбнулся, позабыв о собственных страхах.

— Готов ты, готов. Ты же был цирюльником-хирургом, да и все, кто учил тебя здесь, уже знают, чего ты стоишь. У нас же целых две недели, чтобы вместе подготовиться, а уж потом будем проходить испытание.

Ибн Сина родился в крошечном поселке Афшана близ деревни Хармейтан, а вскоре после его рождения семья перебралась в ближайший город, Бухару. Он был совсем еще маленьким, когда отец, сборщик налогов, договорился с учителем Корана и учителем литературы, чтобы они занимались с мальчиком, и к десяти годам он уже выучил весь Коран и отлично ориентировался в мусульманской культуре. Встретился отцу и ученый торговец овощами, некий Махмуд Математик — этот обучил мальчика индийскому счету и алгебре. И не успел подросток сбрить первый пушок с губ, как уже получил звание законника, а затем углубился в геометрию и труды Евклида. Учителя упрашивали отца разрешить одаренному юноше посвятить свою жизнь наукам.

Изучать медицину он начал в одиннадцать лет, а к шестнадцати уже читал лекции медикам, старшим по возрасту, сам же посвящал почти все время практике законника. Всю жизнь он будет и правоведом, и философом, но быстро заметит: хотя персидское общество его времени относилось с почтением к людям, сведущим в этих областях знания, для каждого человека не было более важной заботы, чем собственное благосостояние и главный вопрос — будет ли человек жить или умрет. Еще в молодости Ибн Сина служил многим правителям, которые направляли его гений на укрепление своего здоровья. Он написал десятки томов работ по праву и философии — достаточно, чтобы принести ему почетнейшее прозвище Второго Учителя (первым считался сам Пророк Мухаммед), но подлинную славу и поклонение снискал себе в качестве Князя лекарей. Эта слава следовала за ним повсюду, куда бы он ни приезжал.

Исфаган, где он мигом взлетел с положения беженца до должности хаким-баши, главного лекаря, был городом, где с избытком хватало лекарей, а еще больше таких, кто сам объявлял себя целителем. Среди всех них мало было тех, кто обладал бы столь обширными и разносторонними познаниями или такой силой ума, какие отмечали Ибн Сину уже в начале его лекарской практики, а значит, как он понял, необходимо было найти способ определять, кто может заниматься врачеванием, а кто нет. В Багдаде уже больше ста лет проводились испытания для тех, кто желал получить звание лекаря, и Ибн Сина сумел убедить сообщество лекарей Исфагана, что признавать или отвергать лекарей следует после испытания при медресе. Сам он стал главным испытателем по лечебным вопросам.

Ибн Сина считался наиболее выдающимся врачевателем и в Восточном, и в Западном халифатах, однако Исфаган как средоточие наук не пользовался таким уважением, как более крупные и знаменитые города. При академии в Толедо был свой Дом науки, в Багдадском университете имелась школа переводчиков, Каир гордился медициной, славные традиции которой уходили корнями в глубь многих столетий. И в каждом из названных центров была великолепная и прославленная библиотека. В отличие от всего этого в Исфагане существовало маленькое медресе, а библиотека целиком зависела от щедрости куда более крупного и богатого Багдадского университета. Маристан являл собою лишь бледную копию громадной больницы «Азули» в Багдаде. Восполнить недостаток величия и блеска учебного заведения предстояло Ибн Сине собственным присутствием.

Ибн Сина сознавался в грехе гордыни. Когда его репутация достигла таких высот, что он стал выше критики, Учитель начал пристрастно относиться к положению тех лекарей, которых сам воспитал.

В восьмой день месяца шавваль караван, пришедший из Багдада, доставил ему письмо от тамошнего главного лекаря Ибн Сабура Якута. Ибн Сабур собирался приехать в Исфаган и посетить маристан в первой половине месяца зулькада. Ибн Сине приходилось встречаться с Ибн Сабуром раньше, он уже привык стойко переносить снисходительный тон багдадского соперника и его постоянные сравнения в пользу своего заведения.

Пусть медики в Багдаде пользовались большими привилегиями, пусть на их подготовку затрачивались немалые средства, но испытания там, как знал Ибн Сина, зачастую проводились весьма поверхностно. А у него в маристане были сейчас два учащихся, которые не уступят никому из самых лучших, каких он только повидал. И он сразу сообразил, как оповестить сообщество лекарей Багдада о том, каких медиков он готовит здесь, в Исфагане.

Так и получилось, что в связи с приездом в маристан Ибн Сабура Якута к испытаниям был призваны Иессей бен Беньямин и Мирдин Аскари — теперь выяснится, получат они звание хакимов или же будут отвергнуты.

* * *

Ибн Сабур Якут выглядел точно таким же, каким Ибн Сина помнил его. Глаза под пушистыми ресницами смотрели несколько надменно — следствие тех успехов, которых он достиг в своей жизни. Седины в волосах прибавилось со времени их последней встречи в Хамадане двенадцать лет назад. Одет он был в пышные, богато расшитые дорогие цветные одежды, подчеркивавшие его высокое положение и процветание — однако их искусный покрой не в силах был скрыть, насколько раздался достойнейший лекарь в талии, если сравнивать с годами его молодости. С улыбкой на устах он обошел медресе и маристан, в подчеркнуто добром расположении духа, вздыхая и рассуждая о том, какая это, должно быть, роскошь — справляться с трудностями в таком небольшом масштабе.