Эта могущественная пустыня, спрятанная за горными цепями Марокко и Туниса, простирается аж на пятнадцать градусов широты: от Мавритании и караванных путей коричневых туарегов вплоть до древних пастбищ берберского племени Улад Солиман. Начинаясь прибрежными террасами, продолжаясь как равнины, горные массивы и дюны, она, серо-белая, вольготно раскинулась под солнцем, приблизившимся почти к самому ее лику. Она чередовала галечные равнины с каменными пустынями. Ветер вгрызался в голые каменные холмы, песком шлифовал скалы, жара потом эти же скалы взрывала ломала. Вихри работали точильщиками. Очень медленно древнейшие горы Земли распадались. Из массы желтого и белого песка торчали черные холмы утесы. Рядом с каменным плато Хаммада эль-Хамра образовались поля спекшихся обглоданных обломков камня — сериры. Появилась известь, с вкраплениями черного измельченного песчаника; все это укладывалось дюнами, становясь песком. Тибести[21]— дикое горное плато, перекрывающее на юге два градуса широты: темные блоки, нагроможденные друг на друга, голые, без всякой растительности. Из вертикальных стен струилось осыпалось высасываемое дыханием зноя крошево известняка — голубоватого зеленого белого. Гигантские детские кубики, крошась, медленно соскальзывали с гор-скелетов, холмы сглаживались, становясь плоскими каменными поверхностями с непрочными столбами-подпорками. Шестьсот пустынных километров с востока на запад — вот что такое эта каменная страна, Хаммада эль-Хамра[22]; земля ее отдавалась только ветру и солнцу; по ее поверхности перемещался тонкого помола песок. Двести мертвых километров покрывали дюны этой страны, если считать от севера к югу. Безводные равнины тянулись и на юго-восток. Это был Феццан[23]. На голых известковых равнинах между черными горами Тибести жили люди племени тубу. Жили там вместе с буйствующим ветром, который вихрился над их плоской страной, — под его серо-желтыми, из летучего песка, шальварами. Колючие кусты тамариска поднимались над высохшей почвой, да еще акация-саяль — дерево с раскидистой кроной. Редко когда на поверхность выбивался мутный источник, питавший чертополох, терновник, заросли эспарто. Еще реже можно было увидеть финиковую пальму: стройная прелестница запускала свои сосущие корни очень глубоко, до влажного подпочвенного слоя, а вверху на высоком стволе колыхалась пышная крона. У этих тубу, живших в пустыне, были изящные худощавые тела, кожа желтовато-коричневая, носы плоские и длинные, губы выпуклые, взгляд лживый коварный, но не прилипчивый, как у обитающих в кустах пигмеев. В темных долгополых рубахах, темных платках, прикрывающих нос и рот, с колдовскими кожаными мешочками, прикрепленными к тюрбану шее предплечью, тубу вместе со своими верблюдами кочевали от колодца к колодцу. Пищей им служили верблюжье молоко и финики, из-за чего зубы превращались в коричневые пеньки. Подошвы у них настолько ороговели, что они запросто ходили босиком по раскаленным камням. Выбеленные кости верблюдов, попадавшиеся по пути, они растирали в порошок, а порошок смешивали с кровью, взятой из вены верблюда; получалось тесто, которым они насыщались. Кожаную оплетку ножей они при необходимости размягчали, ударяя камнем, разрезали на кусочки, варили и тоже употребляли в пищу. По ночам песчаный ветер затихал. Когда на очень темном и чистом небе загорались яркие звезды и высоко, в серебристом эфире, показывался большой лунный шар, эти люди молча поднимались, бормоча молитву, выходили из-под козырька скалы и молча, с открытыми лицами, отправлялись дальше. Туареги, как и они, жили в западной части пустыни: худощавые недоверчивые кочевники, вооруженные двузубыми дротиками и копьями.

Над песчаным морем и горными цепями пустыни появились летательные аппараты белых. Со стоянок номадов они насильно забирали испуганных юношей, а по прошествии нескольких часов снова возвращали бросающимся навстречу сородичам. Люди тубу позволяли пришельцам остаться у них на ночь. Когда же луна заливала окрестности белым светом, бронзовые мужчины, до того прятавшиеся в тени возле палаток чужаков, бесшумно проникали внутрь, метали копья. Однако копье улетало во тьму не дальше чем на ширину ладони. К ужасу бросившего копье тубу, железное острие словно отскакивало от стенки; длинное вибрирующее древко катилось назад. Пришельцы в своих палатках не подавали признаков жизни, вокруг же их лагеря шныряли, пригнувшись, номады с закутанными лицами, сжимая в руках револьверы, полученные в подарок: в красных тарбушах, сине-черных суданских галабиях и шароварах, сине-черных платках, прикрывающих нос и рот. Чем ближе они подступали к чужакам, тем тяжелее становилось у них в руках оружие. Приходилось приложить усилие, чтобы выставить вперед револьвер, — тот, казалось, боялся приблизиться к прежнему владельцу. Когда же взведенный курок наконец щелкал, образовавшийся при сгорании газ только чуть-чуть проталкивал пулю вперед по стволу, а потом ее заклинивало и ствол с треском взрывался, калеча руки стрелка. Чужаки невозмутимо поднимались на ноги. Поправляли прикрепленные к груди кожаные футлярчики, содержащие железоотталкивающий заряд, перевязывали раненых номадов, заговаривали со стрелявшими, которые теперь валялись на песке перед ними, и с теми, кто неподвижно лежал в засаде в черных тамарисковых зарослях.

К кочевникам, которые со своими верблюдами перемещались от одного иссыхающего колодца к другому, спускались с неба крылатые чужестранцы, раздавали им бурдюки с водой. Тогда-то смятение нетерпение и распространились среди племен пустыни, от Великого Сирта до Чада. Все больше и больше мужчин и изящных женщин с мольбой смотрели на белых летающих людей, исчезали с ними. Старики, те по-прежнему сидели на стоянках или в финиковых оазисах, ощущая теперь гнев ненависть печаль бессилие. Племена в южной части Тибести при приближении белых покидали оазисы и убегали в пустыню; вспарывали бурдюки, которые бросали им чужие колдуны; отступали, гонимые ненавистью, все дальше. Тем не менее распад, спровоцированный соблазнителями из Европы, был уже неостановим. Феццан, Мурзук, Хаммада[24]— западное каменистое плато пустыни — обезлюдели, потеряв своих худощавых смуглых сынов. Те улетели по воздуху, служили теперь белым господам, поклонялись таинственной авантюристке Мудрости — колдунье, поселившейся в холодном влажном регионе. Этих суровых сыновей пустыни белые перебросили в теплые ландшафты Средиземноморья: на Сицилию, в Южную Италию, на Балканы, в Испанию. Многие из них, тоскуя по свободе, бежали обратно, домой, и совсем опустились: потому что не могли ни вернуться к прежним обычаям, ни усвоить новые, чем навлекали на себя презрение соплеменников — число которых, впрочем, неуклонно таяло.