Однако в пути беспокойство Гханьи усилилось. Истинного курейшита ничто не могло восхищать у варваров, но он улавливал тревожные признаки их могущества. Он бы не променял свой наряд из хлопка на одежду из овечьей шерсти, которую носили местные жители. Но вскоре Гханья понял, как мало подходит хлопок для вечно дождливой и ветреной погоды. Он заметил, что в плотную шерстяную ткань одеты даже работающие на полях крестьяне. От их еды с презрением отвернулись бы кордовские собаки: черный хлеб и свиное сало, скисшее коровье молоко, листья и зубчики едких пахучих растений. Но похоже, пищи этим людям хватало. Он не видел изможденных лиц и тянущихся за милостыней рук.

А по сторонам дороги снова и снова попадались вращающиеся водяные колеса. На первые два или три он глянул с улыбкой превосходства. Они очень напоминали используемые в Кордове нории, только там устройства поднимали воду, а здесь их использовали для помола зерна; колеса помещали в медленно текущую воду, которая их и крутила. Но, увидев четвертую мельницу, Гханья перестал улыбаться и нахмурился. Здесь туземцы осознали свою ошибку и использовали преимущества водосброса: поток бил по верхним лопаткам колеса со всей силой падающей, а не текущей воды. И изнутри мельницы доносился не скрежет мелющих зерно жерновов, а неутихающий Иблисов грохот кующего железо молота. Гханья не был подготовлен к подобным идеям, но где-то в глубине сознания родилась мысль, что варвары, хотя они ничуть не лучше, чем он думал, за несколько лет добились больших достижений, чем арабы за века царствования даже не упомнишь скольких халифов.

Гханье ничуть не нравились слухи о странном короле, благодаря которому все это стало возможным. Хорошо, что король не христианин. Вполне приемлемо, что он не преследует христиан, — халиф Кордовы тоже их не преследовал, вместо этого облагая налогами, которые не мог бы взимать с правоверных. Но невозможно поверить, что он Сын Бога, еще один воплощенный Иса. И хуже того, если он не сын Единого Бога, которому молятся и христиане и мусульмане, а сын языческого божка, одного из многих. Гханья испытывал гадливость, которую всякому монотеисту внушают идолопоклонники.

К гадливости примешивались серьезные опасения: однажды путешественники услышали зловещий гул и вскоре увидели марширующую им навстречу колонну в пятьсот человек, со стонущими волынками и развевающимися знаменами. Вместо креста на знаменах был изображен молот, потому что это были люди Пути, больше не подчеркивающие свой союз с христианином Альфредом. Гханья, съехав на обочину, рассматривал воинов: обычные северные пехотинцы в металлических рубахах, сильные люди с топорами и мечами, но двигающиеся на удивление медленно, и другие бойцы, коротышки с тяжелыми, необычной формы луками за плечами, а в хвосте колонны мулы везли дюжину машин, сделанных из дерева и веревок. Дротикометы и камнеметалки, объяснил арабам проводник, — катапульты, которые могут разрушить любую стену, пробить любую броню или щит. Но больше всего Гханью огорчили веселые лица и оживленные разговоры воинов — это был знакомый ему икбал, предвкушение победы, за которой последует еще много побед.

Однако по прибытии в город, который чужеземцы называли своей столицей, Гханья заметил, как чувство превосходства снова поднимается в нем, словно плоть входящего в гарем халифа. Городишко не потянул бы даже на предместье Кордовы. Его каменная башня была новой и крепкой, но невысокой и единственной во всем городе. На базаре народу было меньше, чем при дворе повелителя правоверных. С одного конца города виднелся другой! Вместо толпы просителей, осаждающих неприступных камергеров, гости обнаружили единственного человека, который даже не стал лгать, что король слишком занят, чтобы принимать кого бы то ни было. Разумеется, для такого короля большой честью будет предложение дружбы от халифа Кордовы, потомка пророка и наместника Аллаха на земле!

Гханья окончательно обрел уверенность, готовясь к аудиенции с хозяином людей и кораблей. «Мы должны произвести на них впечатление, — размышлял он, — моим собственным богатством или ученостью Муатьи — ни с тем ни с другим варвары наверняка раньше не сталкивались». Беспокоило Гханью только то, что в этой чуждой стране он должен во всем полагаться на искусство своего переводчика, еврея Сулеймана.

— Кто такие евреи? — краем рта спросил Шеф.

Иностранные послы стояли перед ним в большом зале для аудиенций, и один из них, переводчик, находился впереди остальных. Он только что представился, но употребленное им слово для Шефа ничего не значило.

Позади короля коротко посовещались советники. Пока личный толмач Шефа отец Бонифаций переводил титулы гостей на английский, Скальдфинн, жрец Хеймдалля, шагнул вперед. Знаток языков и переводчик, он знал все, что было известно на Севере о других народах.

— Евреи — это народ с Востока, они распяли Христа, — сказал Скальдфинн. — Очевидно, кто-то из них еще остался.

— Христа распяли римляне, — возразил Шеф, — германские воины из римского легиона.

Он говорил со спокойной уверенностью, словно сам был тому свидетелем.

— Христиане предпочитают обвинять евреев.

— А те люди в длинных и тонких одеждах? Кому молятся они?

— Мы зовем их магометанами. Они веруют в пророка, который появился сравнительно недавно. Их Бог и Бог христиан — это почти одно и то же, но они не верят в божественность Христа, а христиане их Мухаммеда даже за пророка не считают. Между мусульманскими и христианскими странами всегда шла война. Однако мусульмане принимают христианских подданных и евреев и обращаются с ними честно.

— Как и мы, значит.

— Да, за исключением того…

— За исключением чего? — Шеф слушал вполуха, как отец Бонифаций долго и нудно переводит неприкрытую лесть, щедро рассыпаемую Сулейманом.

— За исключением того, что они считают три народа — мусульман, христиан и евреев — людьми Книги. Все остальные, по их мнению, не чтут истинного Бога, который в этих трех религиях един, хотя верования разные.

Шеф некоторое время размышлял, слушая сбивчивый двойной перевод: арабскую речь Гханьи еврей Сулейман перекладывал на своеобразную латынь, с которой отец Бонифаций переводил на смешанный англо-норвежский жаргон, принятый при королевском дворе. Наконец Шеф поднял руку. Переводчики сразу замолчали.

— Переведи им, Бонифаций, что, как я понял, они не считают нас людьми Книги. А ты, Торвин, покажи одну из наших книг. Хотя бы твой сборник священных преданий, написанный рунами. Бонифаций, спроси, не думают ли гости, что мы тоже люди Книги?

Огромный человек в белой одежде и с молотом на поясе подошел к поглаживающему бороду Гханье, протягивая фолиант. Посол, чтобы случайно не осквернить себя, велел Сулейману взять книгу.

— Из чего она сделана? — пробормотал он по-арабски.

— Они говорят, что из телячьей кожи.

— Ну, слава Аллаху, не из свиной. Значит, у них нет бумаги?

Ни бумаги, ни папириума.

Оба непонимающе глядели на руны. Сулейман поделился открытием: