И что же выяснилось?

А выяснилось, что даже в годы, предшествующие очередной эпизоотии, антитела к чумной палочке не обнаруживаются практически ни у одного грызуна, несмотря на большое количество исследованных животных. В Советском Союзе подобные наблюдения проводились, в частности, в Южном Прибалхашье (ныне это территория Казахстана) в 1975–1978 годах между двумя эпизоотиями. Ученые ожидали, что перед началом эпизоотии, еще до выделения культур возбудителя из больших песчанок, которые являлись основным носителем чумы в это регионе, должно происходить постепенное накопление животных с антителами к возбудителю чумы. Это логично. Количество инфицированных животных в популяции постепенно нарастает, и, когда оно дойдет до некоей критической точки, начнется эпизоотия.

Однако ничего подобного в Южном Прибалхашье не наблюдалось. В 1978 году, предшествующем возникновению новой эпизоотии, не было обнаружено ни одной песчанки с антителами к возбудителю чумы. А в конце июня 1979 года у песчанок и их блох на значительной территории, площадь которой превышала 160 тысяч гектаров, обнаружили чумную палочку, а вскоре вспыхнула эпизоотия.

Результаты целого ряда подобных наблюдений наводили на мысль о том, что первичным резервуаром чумы могли являться блохи. Зараженные чумой, они могут сохраняться без питания в замурованных земляной пробкой норах в течение продолжительного периода. Клещи также могли выступать в роли хранителей чумной палочки. Мы не станем углубляться в дебри эпидемиологии, поскольку в них без специального образования ничего не понять. Будет лучше просто сказать, что ни в отдельности, ни в связке с грызунами блохи и клещи «не тянут» на первичный природный резервуар чумной палочки, обеспечивающий ее непрерывное существование. Вот не тянут – и все тут! Ищите глубже.

Глубже и нашли. В настоящее время наиболее достоверной выглядит гипотеза, выдвинутая отечественным микробиологом Михаилом Супотницким. Оттолкнувшись от родства чумной палочки с ее эволюционным предком псевдотуберкулезной йерсинией (а у этого микроба-паразита весьма широкий круг хозяев), Супотницкий предположил, что чумная палочка может паразитировать в почвенных одноклеточных организмах, принадлежащих к биологической группе простейших. Имея в запасе такое надежное убежище, позволяющее существовать бесконечно, чумная палочка может позволить себе такую роскошь, как высокая патогенность. Зачем заботиться о сохранении жизни своим наземным жертвам, если всегда можно спрятаться в земле? Нет уж, пускай они болеют ярко, широко распространяя при этом возбудителя болезни.

При таком подходе инфицированные грызуны являются не природным резервуаром чумы, а всего лишь индикатором сдвига в экологии одноклеточных организмов, первичных хозяев чумной палочки.

Начали с грызунов, а пришли к почвенным одноклеточным. Бывает.

Если вас удивляет, что один одноклеточный организм способен паразитировать в другом одноклеточном организме, то на самом деле в этом нет ничего удивительного. Чумная палочка имеет размер 0,3–0,6 × 1–2 мкм[24] (форма у них яйцевидная, промежуточная между палочкой и шариком), а размер крупных простейших по бо́льшей оси может доходить до 45 мкм. Простейшие имеют ядро, они более сложно устроены, чем безъядерные бактерии и гораздо крупнее, так что чумной палочке есть где расположиться, для того чтобы переждать тяжелые времена.

Чумная палочка не единственный Особо Опасный Паразит Простейших. Возбудители лепры (микобактерии лепры и лепроматоза) могут паразитировать внутри амеб рода Acanthamoeba, которые живут в почве, пресной воде и болотных мхах. Кстати говоря, если раньше природным резервуаром лепры считались больные люди и носители, то сейчас эта неблаговидная роль перешла к простейшим.

Среди вирусных заболеваний есть большая группа так называемых геморрагических лихорадок, к которым, в частности, относятся желтая лихорадка, лихорадка денге, лихорадка Эбола, лихорадка долины Рифт и др. (название обычно дается по месту первого обнаружения заболевания). С лихорадкой все ясно, а вот слово «гемморагическая» несведущему человеку непонятно. Так и напрашиваются ассоциации с геморроем. И совершенно обоснованно, надо сказать, напрашиваются, потому что геморрагия переводится с греческого как кровотечение. Для гемморагических лихорадок характерны такие симптомы, как высокая температура и нарушение свертываемости крови, проявляющееся сыпью на теле и кровотечениями. Летальность[25] при различных лихорадках разная, но всегда высокая. Самой смертоносной на сегодняшний день считается лихорадка Эбола, убивающая до 9 человек из 10 заболевших. И если у лихорадки денге с первичным природным резервуаром есть какая-то ясность – то ли обезьяны, то ли обезьяны в компании с летучими мышами, то природный резервуар лихорадки Эбола ученые не могут установить с 1976 года, то есть уже 40 с лишним лет. Несмотря на активные поиски…

В случае с лихорадкой Эбола, получившей свое название от одной из заирских рек, установление природного резервуара носит не только научное, но и политическое значение. Если у какой-то смертоносной инфекции, могущей вызывать эпидемии (а именно такой является лихорадка Эбола), не удается быстро установить природный резервуар, то сразу же появляются конспирологические версии, «убедительно» объясняющие миру, что это заболевание является не природным, а рукотворным. Возбудитель выведен в секретных лабораториях (Пентагона, Кремля, Моссада, колумбийской наркомафии – можно вставить сюда все, что угодно), для того чтобы уничтожить определенную группу людей. В случае с вирусом Эбола – африканцев, живущих в Западной и Центральной Африке, регионах, богатых полезными ископаемыми. Когда вирус убьет местное население, транснациональные корпорации при помощи военных приберут к рукам все эти природные богатства… Делайте выводы.

Да, делайте выводы, но не упускайте из внимания и то, что вирус Эбола с одинаковым успехом поражает представителей разных рас, а не только африканцев. Но природный резервуар этого зловредного вируса найти все же нужно. Глядишь, и получится извести его начисто.

Как вы думаете, может ли микроорганизм поменять свой природный резервуар (по-научному это называется смещением резервуара)?

Разумеется, может. Если антилопы или, скажем, куропатки, способны мигрировать из одного района в другой при изменении условий обитания в худшую сторону, то почему бы вирусам или бактериям не делать того же? Если микроб лишается одного резервуара, то пытается (при возможности) подыскать себе другой, чтобы не повторить печальную судьбу вируса натуральной оспы. Например, массовая вакцинация домашних собак, а также кошек и сельскохозяйственных животных от бешенства привела к смещению природного резервуара вируса этого заболевания на диких плотоядных животных: волков, лисиц, енотовидных собак, шакалов, песцов, мангустов, скунсов, летучих мышей. Если микробу есть куда перейти, он туда непременно перейдет, можете не сомневаться.