Зависимость от Москвы, бестактность многих советских представителей, патерналистский покровительственный тон ЦК КПСС раздражали. В своем кругу Хонеккер, бывало, называл советских товарищей обобщенно «татарами». «Ну, что там еще придумали эти татары?». Но, прорываясь по мелким поводам, недовольство тщательно скрывалось от всех, кроме самых доверенных людей, и никогда, ни при каких обстоятельствах не проявлялось открыто.

Москва пристально, неотрывно следила за положением в руководстве своих союзников, была осведомлена о закулисных интригах — этих неизменных спутниках любой власти, личных взаимоотношениях их лидеров, прекрасно знала второй эшелон политиков — всех бесчисленных кандидатов в члены политбюро, вторых и третьих секретарей, секретарей окружкомов и горкомов, вожаков молодежных и профсоюзных организаций. Потоки информации о положении в руководстве той или иной страны шли от советских послов, многочисленных делегаций журналистов, ученых и, разумеется, от разведки, причем не только политической, но и военной. (Кстати, это вызывало у нас в КГБ решительное недовольство. Военные нередко спешили с непроверенными сенсационными данными и вообще, по нашему мнению, вторгались в чуждую им область. Дело объяснялось просто: и доперестроечное, и перестроечное руководство с жадностью читало все, что касалось лично их коллег в странах содружества. Серьезная информация о серьезных процессах вызывала меньший интерес и зачастую не уходила дальше помощников членов политбюро и генерального секретаря. Для того чтобы привлечь к своей работе благосклонное внимание верхов, это следовало учитывать. Военные разведчики знали это не хуже нас).

Итак, укрепление сотрудничества и сплоченности социалистического содружества. Этот девиз был воспринят лидерами перестройки безоговорочно. Пояснения Горбачева по поводу того, что вся система политических отношений между странами социализма должна строиться неукоснительно на основе полной самостоятельности, не вызвали беспокойства ни в социалистических столицах, ни в КПСС. Скептически они были восприняты поначалу и на Западе: тамошние политики и эксперты не могли сразу отнестись с доверием к очередному повторению пустой фразы — «полная самостоятельность».

Ситуация, однако, изменилась радикальным образом по сравнению с 1983 годом, хотя очень немногие в Москве и за рубежом представляли себе глубину происшедших перемен. Еще в 1988 году член политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел Шеварднадзе характеризовал мировую систему социализма как «наше огромное и бесценное богатство и достояние всего человечества, фактор мира и прогресса». Социалистическое содружество не могло выжить без сильной цементирующей роли Советского Союза. Советское же руководство ходом истории лишилось возможности влиять на процессы, происходящие не только у соседей, но и в собственной стране. Пропагандистская риторика, в отличие от прошлого, стала отражать действительное положение дел. Руководители КПСС были вынуждены делать вид, что все происходящее в социалистических странах отвечает их первоначальным замыслам. Однако надежды на то, что удастся сохранить Варшавский договор и СЭВ, что процесс объединения Германии будет длительным, что даже в случае объединения Германии удастся оторвать ее от НАТО, что, на худой конец, объективные факторы позволят сохранить особые отношения между Советским Союзом и странами Восточной Европы, оказались иллюзорными. Сейчас трудно сказать, верили ли Горбачев и Шеварднадзе во все то, что они заявляли. Искренность, способность смотреть правде в глаза, а тем более говорить правду, никогда не были свойственны советским партийным руководителям, даже в разгар перестройки. Во всяком случае, тревожные сигналы о положении в странах Восточной Европы, активизации работы США и других стран Запада с внутренней оппозицией, усилении их политического и пропагандистского нажима не вызывали интереса в Кремле.

КГБ и внешняя политика

Разведка является инструментом государственной политики, но не ее творцом. Разумеется, информация разведки учитывается при принятии важных политических решений, а иногда и ложится в их основу. Этика межведомственных отношений, сформировавшаяся за десятилетия, требовала согласования предложений между всеми заинтересованными организациями — КГБ, МИД, отдел ЦК КПСС, МО и т. п. Зачастую их первоначальный смысл размывался, ответственность на случай неудачи раскладывалась поровну на всех участников, и инициатор сорвавшегося предприятия мог переложить вину на чужие плечи. Система устраивала всех участников и в целом была достаточно эффективной: она не позволила, в частности, установить, кто же был инициатором ввода войск в Афганистан.

Относительное влияние различных ведомств на внешнеполитические решения не оставалось неизменным — все зависело от авторитета руководителя и его близости к средоточию власти — Генеральному секретарю ЦК КПСС. В брежневский период, когда во главе КГБ и, следовательно, разведки стоял Андропов, МИД возглавлял Громыко, Министерство обороны — Устинов и Международный отдел ЦК КПСС — Пономарев, в высшем эшелоне установилось определенное равновесие. Оно нарушилось с уходом старого поколения руководителей и непомерным усилением влияния на Горбачева министра иностранных дел Шеварднадзе и члена Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлева, взявшего под свой контроль средства массовой информации СССР.

В. А. Крючков, возглавлявший внешнюю разведку с 1975 года, был назначен председателем КГБ в октябре 1988 года. К этому времени Шеварднадзе монополизировал внешнеполитическую область. Его министерство вступило в острую конфронтацию с Министерством обороны, военно-промышленным комплексом и, опираясь на поддержку Горбачева, ломало их сопротивление новым концепциям.

Влияние Шеварднадзе на Горбачева объяснялось не только совпадением мировоззренческих позиций, но и более земными обстоятельствами. По некоторым свидетельствам, министр иностранных дел был знаком с Генеральным секретарем еще с той поры, когда они оба работали в комсомоле, и хорошо изучил своего будущего патрона. Здесь следует напомнить, что, придя к власти, Горбачев (как, впрочем, перед ним Брежнев, а до этого Хрущев) уловил настроения общества, уставшего от беспардонной лести бездарным лидерам, и выступил против публичных славословий в свой адрес. Шеварднадзе стал министром иностранных дел в июле 1985 года. Вскоре МИД подготовил записку, посвященную зарубежным откликам на одно из выступлений Горбачева. Записка была, как принято, адресована Генеральному секретарю ЦК КПСС товарищу М. С. Горбачеву, подписана министром иностранных дел, размножена в Общем отделе ЦК КПСС и разослана членам и кандидатам в члены Политбюро и секретарям ЦК КПСС. Все это, как и гриф «секретно», было обычной бюрократической рутиной и не осталось бы в памяти, как сотни подобных документов. Но эта бумага поражала несоответствием духу времени. Каждый ее пассаж содержал комплимент Горбачеву, назойливо подчеркивались его выдающиеся интеллектуальные способности; вообще, слова «интеллект», «интеллектуальный потенциал», «интеллектуальный прорыв применительно к генеральному секретарю склонялись на все лады.

Прочитав записку, мы в ПГУ вспомнили блестящий панегирик Брежневу, произнесенный Шеварднадзе на ХХVI съезде КПСС, и тяжело вздохнули: нравы нового руководства остались старыми. Хвала Горбачеву стала непременной принадлежностью выступлений министра и подписываемых им документов.