Но это еще не все. После пляжа я отправлюсь прямиком в ночной клуб. Позвякивая серебряными браслетами, потряхивая роскошной гривой блондинистых волос (откуда у меня возьмется роскошная грива, я не задумывалась, да и какая разница; в конце концов, их всегда можно нарастить), я исполню что-нибудь волнующе-бразильское. Танцующая толпа расступится, освобождая место безусловной приме. Среди прочих восхищенных взглядов я увижу и его взгляд. Он улыбнется, все еще не веря, что такая красотка выбрала из всей толпы именно его. Я не буду напоминать, что мы уже встречались здесь раньше. Выпью за его счет ледяную сливочную Пинаколаду (или нет, лучше бокал изысканного французского вина), за милой болтовней пройдет полчаса. Орлов уже поверит в то, что именно ему будет оказана честь увести меня из клуба. И в тот момент, когда я пойму, что его уже будоражат предвкушения одно смелее другого, я извинюсь, махну рукой самому привлекательному мужчине в клубе (в моем воображении он почему-то был туповато-брутальным брюнетом в стиле Стивена Сигала, большинство мужчин опасаются таких тестостероновых самцов) и буду такова.

А потом… Потом не знаю что. Возможно, моя жизнь наладится, и я не без взаимности влюблюсь в миллионера с Рублевки, который купит тропический остров и назовет его в мою честь. А возможно, все останется по-прежнему – я буду тихо раздолбайничать, иногда писать о выставках, которые мне довелось посетить, об интересных людях, с которыми мне довелось познакомиться, пристраивать статейки во второсортные печатные издания, получать свои законные пять копеек, слоняться, вставать не раньше полудня, менять любовников, до рассвета курить кальян.

Внезапно – я вовсе не собиралась это представлять, видение пришло само собой, будто бы извне, – я словно наяву увидела перед собою насмешливое лицо Гениального Громовича.

«Выглядишь как идиотка», – сказало видение, обозрев мой загорелый подтянутый стан и длинные белые локоны. – «И зачем, скажи на милость, ты приклеила к себе чужие патлы? А вдруг их срезают с трупов, ты не подумала?.. И знай, болезненная худоба тебе совершенно не идет, раньше было гораздо лучше!»

В тот момент, когда я мысленно показала вредному видению кулак, мое тело вдруг пронзила такая боль, что я подпрыгнула на массажной кушетке.

– В чем дело?!

Денис смотрел на меня с ангельской улыбкой.

– Я же спросил, готовы ли вы, – пожал плечами он, – вы что-то промурлыкали, и я решил… Вера, вы же не думали, что антицеллюлитный массаж – это приятно?

– Не думала, конечно… Но это же просто пытка! Я не смогу!

– Все так говорят, – садистски улыбнулся массажист. – Некоторые еще и плачут.

– Все говорят, а я действительно не смогу. Я не переношу физической боли. Десять сеансов я уж точно не выдержу.

– В таком случае, – развел руками Денис, – вам остается только один путь – на липосакцию!

С некоторых пор Элла, как вампир, избегала зеркал. Правда на этом ее сходство с кровопийцами из зловещих легенд заканчивалось – ведь те и вовсе не отражались в зеркалах, а Эллиного отражения, напротив, было слишком много.

Нет, толстухой она отнюдь не была. И даже умела одеться так, что производила впечатление субтильной – с ее ростом метр пятьдесят пять, узкими плечиками, аккуратным сердцевидным личиком, она иногда смотрелась почти подростком. Единственная деталь портила впечатление. Жирный Живот. Казалось, он принадлежит кому-то другому, но по ошибке был приклеен к ничем не провинившейся тоненькой Элле. Врачи, диетологи, тренеры разводили руками – такая конституция. Иногда Элла собиралась с силами и шла на собственный Жирный Живот кровопролитной войной. Покупала абонемент в спортзал, носила утягивающее белье, до потери сознания качала пресс, сидела на яблоках и гречке. Результатом неизменно был нервный срыв и минус несколько незаметных постороннему глазу килограммов. Жирный же Живот, как уродливый паразитический нарост, оставался при ней, нагло ухмыляясь Эллиной наивности.

Она пребывала в блаженном возрасте расцвета красоты и мечтательности – двадцать восемь лет. Внутренний цветок ее женственности распустился, набух, полыхал ярко-оранжевым и дурманно благоухал феромонами. Каждую ночь ей снился один и тот же сон – смутный некто с щекочущей щеки темной бородкой-эспаньолкой и смешинками в карих глазах грубо брал ее, сильными руками сжимая ее молочную, умасленную дорогими лосьонами плоть. Он прижимал ее руки к кровати, а она вроде бы сопротивлялась, но так, для порядка, на самом же деле больше всего на свете ей хотелось, чтобы сильным коленом он раздвинул ее бедра, чтобы заставил ее трепетать, умирать, барахтаться; чтобы в горле ее закипающим бульоном клокотал множественный оргазм.

Элла была одинока.

Конечно, ее спальня пустовала не всегда, время от времени на ножке ее кровати появлялись невидимые зарубки в виде загостевавшихся до утра случайных любовников. Но его – одного-единственного, особенного, сильного, красивого, мужественного, того, кому она могла бы быть верна, кого ревновала бы до слез и так же, до слез, истово желала, – его по-прежнему не было.

А время шло. Лучшая подружка выскочила замуж за какого-то морального урода – Элла взглянула, и ей тошно стало. Коренастый, деловитый, краснолицый, немного плешивый, похожий на некрупного неуклюжего пингвина, он работал шофером-дальнобойщиком и любил заложить за воротник. Элла наблюдала, как под душераздирающие вопли «Горько!» пингвин жадно припадает к накрашенным губам ее подруги. Наблюдала – и, словно прорицательница, видела их будущее. Через год она родит ему сына – такого же короткопалого и краснолицего. Пеленочно-бутылочная рутина затянет ее в вязкую топь. Он будет ходить на работу, возвращаться усталым и раздраженным, припадать к телевизору, неряшливо есть сваренные ею борщи, иногда для порядка ее несильно поколачивать. Они будут копить на подержанный «Опель» и путевку в Анталью. Лет через пять она поправится еще на пару килограммов и станет носить просторные хлопчатобумажные трусы, а он начнет погуливать к кудлатой продавщице из гастронома напротив работы. К пятидесяти годам она превратится в безвозрастную старуху с перманентом и натруженными руками в мозолях. Они будут засыпать, повернувшись друг к другу спиной. Под его заунывный храп, похожий на хрюканье старого борова, она будет бездумно следить за танцующими тенями на потолке и с вымученной улыбкой вспоминать, как прекрасно было ее свадебное платье с постреливающей током синтетической юбкой и расшитым искусственным жемчугом декольте… Элле было странно, что подруга всего этого не видит и так легкомысленно радуется свадебному переполоху.

Наверное, так и прошла бы вся ее жизнь. Если бы однажды…

…Он переехал в давно пустовавшую квартиру напротив. Однажды Элла проснулась, выглянула в окно и обомлела – прямо перед ней, на сыром осеннем асфальте, перед нагруженном каким-то барахлом грузовиком стоял Он, мужчина из ее снов. Она оцепенела. Зажмурилась, потом снова распахнула глаза… Ничего не произошло, мужчина не исчез. Было ему лет сорок – сорок пять. Брюнет с едва заметной серебряной проседью на висках, аккуратно подстриженной бородкой-эспаньолкой, в небрежных вытертых джинсах, строгом темном свитере и пестром шейном платке, высокий, загорелый. С высоты второго этажа ей было не видно, но Элла готова была поклясться, что и глаза у него были такие, как ей представлялось, темные, почти черные, с притаившимися на дне танцующими смешинками…