– У меня нет ни малейшего желания быть грубым, – сказал я Леде. – Все, что я хотел объяснить, – у меня с ним мало общего, и я не намерен становиться его ближайшим другом!

– Ты такой же сноб, как и остальные, – сказала она. – Это невероятно.

Поначалу я не хотел отвечать. Потом мне пришло в голову, что следует рассказать ей, как меня предал еврей и как я едва не лишился жизни. Я уже собирался заговорить, и тут баронесса улыбнулась мне.

– Что ж, – сказала она, подводя итог, – он приличный, доброжелательный человек. Как чудесен яркий свет после всей этой ужасной серости. – Она коснулась моей руки, небрежно разглядывая проходивших мимо двух маленьких смешных старух. Ее лицо приблизилось к моему. – Думаю, что сексуальная неудовлетворенность делает тебя раздражительным.

Я старался казаться веселым. Я улыбнулся. Солнце на миг коснулось волн и обратило воду в серебро.

– Трудно разгадать эту забавную шараду.

– А твоя миссис Корнелиус? Она возмущена? – Теплота ее тона не сочеталась с вопросом.

– Она ничего не знает.

– Я в этом сомневаюсь. Однако юный мистер Брэгг занимает почти все ее внимание.

Я возразил, слегка обидевшись на это замечание:

– Она уже не считает его общество приятным.

Я рассказал ей о сделке, которую мы заключили с миссис Корнелиус, о том, как моя спутница намеревалась встретиться со своим французом, едва только мы достигнем Константинополя. Я заподозрил баронессу в ревности. Она каким-то образом – все женщины способны на такое – разгадала мои чувства к миссис Корнелиус и теперь пыталась выведать все у меня. Я оставался настороже, даже когда она загадочно произнесла:

– Выходит, у тебя есть чудесное свойство: ты не замечаешь определенных вещей, мой дорогой. Ты все-таки не совсем невинен. Я преклоняюсь перед могуществом твоего воображения.

Это меня озадачило:

– Никак не могу обнаружить связь между своим воображением, которое многие хвалили, и невинностью, которую с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, замечали очень немногие.

Я не мог понять, почему баронесса едва не рассмеялась, хотя то, что она больше не возвращалась к разговору о миссис Корнелиус, меня успокоило.

– О, я знаю, что ты повидал в жизни намного больше меня. – Она сделала жест, выражавший преувеличенное уважение. – И ты почти во всех отношениях образованнее меня. Пожалуй, единственный твой недостаток, который я могу обнаружить, в том, что ты – мужчина.

Я предпочитал не отвечать на ее таинственные намеки. Всякий раз, когда женщина начинает с волнением говорить о тайном женском знании, лучше не обращать внимания на ее слова. Она бормочет заклинания, которые имеют значение только для нее самой (если в них вообще есть смысл). То, что женщина не может облечь в слова, она глубокомысленно именует «известным только женщинам». Таким образом в споре она сбивает с толку своего оппонента-мужчину, получая преимущество, а он задается вопросом, что же это такое – то, чего не может постичь его бедный, нечувствительный мужской мозг. Меня подобные уловки зачастую озадачивали. Я справлялся с ними, используя лишь свои выдающиеся интеллектуальные способности. Иначе почему очень многие женщины любили меня и восторгались мной? Они быстро начинают уважать мужчин, которые избегают их маленьких ловушек. Жизнь – непрерывное состязание (возможно, именно это имел в виду Герников). Нам следует всегда помнить об осторожности, особенно в тех случаях, когда мы сталкиваемся с людьми, утверждающими, что они принимают наши интересы близко к сердцу. Никто не уважает женскую интуицию больше меня, но иногда женщины уделяют слишком много внимания самым простым случайностям. Так произошло с моей баронессой. Страстно увлекшись мной, она предположила, что все женщины вокруг пытаются затащить меня в постель. Меня удивляло ее любопытство, но я тревожился, что оно может превратиться в ту сводящую с ума женскую ревность, которая как минимум неудобна и часто очень опасна. Днем мы занимались любовью, как обычно, все вокруг пропиталось выделениями наших тел, пока мы не стали пахнуть, по выражению баронессы, «как кошки в жару». К тому времени я уже почти пообещал ей уделить по крайней мере несколько дней в Константинополе, и она томилась в ожидании:

– Если б только это могло случиться поскорее.

Мои руки исследовали ее тело: я ласкал ее груди, бедра и ягодицы и в третий раз наслаждался невероятно теплой киской. Она напоминала греческую богиню и так восхитительно отличалась от молодых девушек, которых я обычно предпочитал. Я чувствовал, что мог погрузиться в нее навсегда и позабыть обо всех превратностях бытия. Женщина, подобная моей баронессе, сулила одновременно и спасение, и познание. Когда прозвучал обеденный гонг, я все еще упивался ее прелестями. Мы с превеликой неохотой расстались, вымылись как могли и вышли на палубу, где нас ожидали невыразительные взгляды Маруси Верановны и беспокойные метания юной Китти, всегда готовой к приключениям.

Леда не особенно интересовалась реакцией окружающих, но меня все же начинало возмущать молчаливое осуждение прислуги. Вдобавок раздражало, что приходилось прерывать любовные ласки ровно в шесть. Казалось, до Константинополя еще год пути.

Во время обеда миссис Корнелиус произнесла, обращаясь ко мне:

– Выгл’ишь усталым, Иван. Я за тьбя б’спокоила вчерась? Звиняй, б’ла плоха.

Я небрежно взмахнул рукой. Она, казалось, позабыла о случившемся, и я был ей за это признателен. Набросившись на свою порцию мясного пудинга, она улыбнулась сидевшим рядом офицерам, как будто ее извинения относились и к ним тоже. Капитан Монье-Уилльямс присоединился к нам. Он гордо осмотрел порцию пудинга, прежде чем перейти к еде. Он часто отмечал, как хорошо кормят на его корабле.

– Добрая порция пудинга поддержит ваши силы. – Он сообщил, что получится добраться до Батума, не подвергаясь опасности. – Вероятно, мы бросим якорь в самой гавани, слава богу. До сих пор у них все шло очень хорошо. – Он чуть заметно вздохнул. – А после Батума мы уже двинемся прямо к цели. Полагаю, вы оба будете рады добраться до Константинополя.

– Эт’ точно, – сказала миссис Корнелиус. – Х’отя, на мой вкус, поездка б’ла недурная.

Капитан взял нож и вилку и внимательно изучил свою порцию пудинга.

– Осталось всего несколько дней. А потом – дом и Англия!

Он закончил беседу, положил в рот большой кусок серого мяса и начал его медленно пережевывать. Капитан очень стремился в Дорсет, где он совсем недавно, выйдя в отставку, купил небольшой домик, но потом ушел на войну и стал командиром транспортного корабля. Все его родственники мужского пола служили в Королевском или в торговом флоте, и он часто вспоминал сыновей и племянников, которые ходили на тех или иных судах. По словам капитана, ему повезло больше, чем другим, и он потерял только двоих. Он вспоминал всех членов семьи, которые погибли между 1914 и 1918 годами.

Когда капитан поел, я сказал ему: