в первый раз за вечер — на часы. Камердинер заметил и жест, и выражение его лица.

"Я не ошибся, — отметил он про себя. — Он раздражен и раздражается все больше".

Хойман приказал:

— Пока далеко не уходите.

Камердинер поплыл к двери. Он был уверен: нынче ночью в этом доме что-то случится.

Близилась полночь. Атмосфера в оружейной комнате сгущалась. Ваня и Зайбт, казалось, ничего не замечали. Полковники и даже комиссары полиции не всегда улавливают настроение других, особенно когда находятся в гостях, ведут дружеские разговоры и не видят никаких причин для волнений. Однако камердинер, на глазах которого прошел под этой крышей нынешний день и все предыдущие, и даже месяцы и годы, предчувствовал и доподлинно знал; достаточно чиркнуть в комнате спичкой — и быть взрыву.

В зале камердинер остановился у консоли с телефоном, раздумывая, куда пойти, — и направил неслышные шаги в кухню, где бодрствовала еще экономка Бетти. Правда, она собиралась на покой.

— Завтра объявляем общегосударственный розыск Анатоля Брикциуса, — обратился советник к комиссару Ване. — Утром отдайте распоряжение и принимайте дело. Если преступник так глуп, как его идиотское имя, он в течение двух дней окажется в наших руках. Однако, раз ему удавалось скрываться от нас столько времени после убийств, маловероятно, что он так уж глуп. Как считаете, словесный портрет достаточно точен?

— Достаточно, — ответил Ваня. — Мы получили его из Брюсселя, он соответствует описаниям Брикциуса, которые у нас имеются. Все свидетельствует о том, что это — разыскиваемый Стопек. Я затребую его фотографии из Брюсселя и Кракова. В нашей картотеке он ни под одним из этих имен не значится, на месте преступления никто его не видел. Но имя, которое он себе выбрал… — Не договорив, Ваня подумал, что эта фальшивая фамилия звучит не так уж глупо: "Брикциусов у нас хватает. Был даже известный поэт Брикциус".

Ваня перевел разговор на рождественские праздники.

— Да, Рождество, — вспомнил и Хойман. — Надеюсь, вы придете с супругой. Будет и госпожа Мейербах. Да, Рождество, — повторил он, — а тут одни заботы, как назло.

— Зато большинству эти дни в радость, — улыбнулся Ваня и подумал: "Заботы заботами, а сам приглашает нас каждый год и доволен, что мы приходим". А вслух добавил: — Волшебный все же праздник, из всех праздников праздник. И так спокон веков.

— С детства привыкли, — рассеянно отозвался Хойман, — это начинается с самого детства и остается с нами на всю жизнь.

— По крайней мере, хоть что-то хорошее остается с нами навсегда, — улыбнулся полковник Зайбт и допил кофе. — Хоть раз в году человек чувствует себя ребенком.

И только теперь и Зайбт, и Ваня заметили, что Хойман не в духе, только теперь перехватили холодные взгляды, бросаемые им в окно, за которым темнела ночь и только-только начинало снова порошить… Заметили они также, что Хойман что-то перемогает в себе, что-то его мучит и даже о Рождестве он говорит через силу.

Ваня приписал настроение шефа неудачам в расследовании, а Зайбт — неприятным воспоминаниям о замке Бук и усталости.

Полковник и Ваня встали, за ними — Хойман. Он взял со стола наградной пистолет и отнес на место.

— До Рождества есть еще время, но тем не менее жду вас в семь, ужинать сядем в полвосьмого. У камердинера будет выходной. Помогать Бетти придут Камилла и госпожа Мейербах. А вы знаете, что я слышал о ней? — небрежно бросил он. — Что она умеет предсказывать, будущее. Я, понятно, никогда ее не спрашивал, правда ли это. Но если и правда, — улыбнулся он, — для нас это значения не имеет. Какое у полиции будущее? Преступления, которые мы расследуем, произошли в прошлом, а прошлое не предскажешь…

Будь здесь камердинер, он бы подумал: "Последняя попытка пошутить, достойная всяческого уважения в минуту крайнего гнева.

Хойман обвел глазами обшитые деревянными панелями стены, картину с охотниками. Затем встал, чтобы проводить гостей до лестницы. Полковник Зайбт поднялся к себе наверх, комиссара Ваню у подъезда ждала машина.

VII

С новыми часами и ярким шарфом, пакетом галстуков и елочкой Вики тихо поднимался по лестнице — голова, легкая, как перышко, немного кружилась. Он старался не думать о том, что его ждет дома. Только что он провожал глазами красный "ягуар", пока машина скрылась за углом. У Растера было еще светло. Удивительно, но свет горел и в их доме, в двух окнах. Взглянув на часы, он увидел, что как раз наступила полночь. Он уже по дороге знал, что приедет в полночь. Но старался не думать об этом — лучше думать о часах и о том, кто их подарил. Наконец он поднялся на второй этаж и осторожно открыл дверь.

Холл тонул в темноте, кое-где поблескивал отраженный свет, белела декоративная консоль с телефоном. Свет зажигать как-то не хотелось.

Он взялся за ручку своей двери и услышал шорох. В глубине коридора, рядом с ванной, скрипнула дверь и показалась высокая тень.

— Ложитесь скорее спать, — посоветовал камердинер, — свет не зажигайте. Утро вечера мудренее.

Вики улыбнулся, кивнул и проскользнул в комнату.

"Камердинер, конечно, очень добрый, — подумал Вики, — но мне теперь, что бы ни случилось, все равно".

Он засветил ночник у тахты, очень слабый, положил на тумбочку у двери елку, пакет с подарком Греты и карманную игру, разулся, стал раздеваться. Шарф повесил на спинку стула, старые часы, последний обломок погребенного детства, бросил на стол, а новые, золотые, бережно положил на ночной столик рядом с тахтой. Раздевшись, решил, что неплохо бы ополоснуться — умывальник, лимонно-желтого цвета, у него был свой, за занавеской, но, вспомнив о холодной воде, он передумал… Он уселся на тахту рядом со сложенной пижамой, зажав руки между колен и опустив голову — в позе человека, который старается не вспугнуть в себе ощущение счастья, ему казалось, что он вот-вот взлетит.

Вики еще раз поглядел на часы, в ушах звучала песня Греты Гароне:

…Вечером однажды всех я вас покину,

сяду на закате в быструю машину…

Песня зазвучала яснее, будто из-за стены…

…Вот он, луг широкий, вот и темный лес,

и густые травы, и простор небес.

Травы и деревья унесут усталость,

и не ноет сердце, боли не осталось…

"Господи, как мне повезло, мне, выросшему в этом доме, что есть у меня такие друзья…"

Тут его настигла мысль, что он опять дома, в своей комнате, да еще вернулся в полночь.

"А, плевать! Через полгода ни в полночь, ни