Если бы он был умен, он сделал бы то же самое.

— Дамы и господа, вы это слышали, — обратился он к присяжным. — Полицейское управление устало выполнять свою работу. А это значит, что они слишком устали, чтобы искать миссис Каллахан.

— Протестую!

Но он не остановился.

— Они были измучены, им надоело терять слишком много людей, поэтому они выбрали самый простой выход…

— Протестую!

— Они хотели вернуться к пончикам и кофе. Кого волнует, что невинный человек гниет в тюрьме? Они устали!

— Ваша честь!

— Мистер ДиМарко! — Судья стукнула молотком. — Дамы и господа присяжные, пожалуйста, вычеркните предыдущие заявления из протокола. Мистер ДиМарко, вы ходите по очень тонкому льду.

— Мои извинения, ваша честь, я просто немного устал, — сказал он, и если бы я мог, я бы рассмеялся.

Суд затих.

— Что ж, тогда, не хотели бы вы сейчас сделать перерыв на обед на полтора часа? — спросила судья присяжных, и все они кивнули, что означало, что я возвращаюсь в подвал под зданием суда.

— Я хочу дать показания, — прошептал я ДиМарко, когда судебный пристав и другой охранник подошли ко мне сзади с наручниками наготове.

Он посмотрел на меня так, будто я действительно сошел с ума.

— Мистер Каллахан…

— Только виновные и слабые сидят сложа руки. Я не ни тот, ни другой. Я сказал вам, что дам показания, я не спрашивал вашего разрешения. — Он работал на меня, а не наоборот.

— Это ваше заседание, — пробормотал он, качая головой.

Кивнув, я оглянулся на дверь, и снова люди приходили и уходили, но единственного человека, который мне был нужен, по-прежнему нигде не было. Я хотел снова увидеть Итана, но после того, как Оливия ушла, она так и не вернулась.

Повернувшись, они вывели меня из зала суда. Камеры предварительного заключения под зданием суда были похожи на могилу: темные, сырые и, вероятно, зараженные плесенью. Там был один туалет, скамейка, просверленная в каменной стене в углу, и больше ничего. К счастью, там больше никого не было.

— Кто-нибудь распорядится, чтобы вам принесли обед, — сказал судебный пристав, запирая меня внутри.

Я сел на скамейку, так как больше делать было нечего.

Она не пришла. Я не хотел в это верить. Было больно в это верить. Часть меня хотела, чтобы ей было больно, чтобы ее похитили, как сказал Деклан, по крайней мере, тогда у нее была бы веская причина. Но… пять месяцев и ни слова, как она могла бросить нас? Если бы она не заботилась обо мне, то, по крайней мере, я думал, что она вернулась бы к Итану.

Но опять же, она никогда не хотела детей.

Может быть, это был ее выход. У нее были деньги и недвижимость, спрятанные по всему миру, и она могла скрываться всю оставшуюся жизнь, не беспокоясь.

— Подумай еще усерднее, и у тебя может лопнуть вена, — улыбнулась Коралина, стоя перед моей камерой с пакетом картошки фри и чем-то, что пахло как бургер.

— Как ты сюда попала? — Спросил я, проверяя, нет ли охранника.

— Рак. Если бы он не былоЮ таким отстойным, было бы здорово. Ты можешь заставить людей делать практически все, что угодно. Теперь ешь. — Она просунула пакет и напиток через решетку.

— Спасибо, Коралина. — Я не был голоден, но сомневался, что она отпустит.

Она оглянулась назад.

— Мне действительно нужно идти, пока он не вернулся. Но о чем бы ты ни думал, остановись.

— Коралина…

— Сомнение — это признак того, что ты на финишной прямой. Ты боролся в течение нескольких месяцев, и ты в конце. Перестань думать об этом, мы пройдем через это и найдем выход все вместе. Мы всегда так делаем. — Она еще раз улыбнулась, прежде чем сделать все возможное, чтобы улизнуть. Она, как и остальные члены моей семьи, была сумасшедшей, но ее было невозможно не любить.

ГЛАВА 4

«Не вступай в битву, если ты ничего не получишь, победив».

— Эрвин Роммель

ЛИАМ

— Лиам Алек Каллахан, — сказал я в микрофон.

— Мистер Каллахан, я перейду сразу к делу, — сказал мне ДиМарко. — Это вы убили свою жену?

— Нет. Я не убивал свою жену. — Я не знаю, сколько раз я произносил эту чертову фразу, но меня это чертовски достало.

ДиМарко повернулся к присяжным, а затем снова ко мне.

— Это не очень убедительно, мистер Каллахан. Так что не могли бы вы, пожалуйста, объяснить нам, что ваша жена значит для вас и почему вы бы не убили ее?

— Она… она сводит меня с ума. — Я сделал паузу на мгновение, стараясь не ухмыльнуться своей следующей мысли. Вместо этого я выдавил из себя размытую улыбку. — Она единственная женщина, на которую я хочу кричать и заниматься любовью одновременно. Она может заставить меня улыбнуться одним взглядом, свирепым чаще всего. Она поет в душе, и это ужасно. А когда она выходит, то делает вид, что этого вообще не было. Она пинает меня во сне, потому что не понимает, где заканчивается ее сторона кровати и где начинается моя. Она властная, яркая и красивая. Причина, по которой я не мог убить ее, заключается в том, что я безнадежно влюблен в нее. Я не могу представить, что у меня не было с ней таких моментов. На самом деле, это ложь, я могу. Быть запертым вдали от нее и моего сына — это еще более ужасно, чем я мог себе представить.

— Больше вопросов нет, ваша честь, — сказал ДиМарко, кивнув мне и позволив придурку в ботинках из крокодиловой кожи подойти.

Все это время я изо всех сил старался сохранять невозмутимое выражение лица, но, наблюдая, как он оценивает меня, мне захотелось врезать ему по физиономии.

— Мистер Каллахан, вы любите свою жену, даже несмотря на то, что это был брак по договоренности?

Откуда, черт возьми, он это знал?

— Прошу