Сергей Михайлович подбежал к двери, дверь была заперта изнутри. Он стукнулся, потом по углу быстро забрался на крышу. Начал отдирать горящие доски и швырять их на землю, в малинник. Он быстро раскидал горящую крышу, спустился на большую, почему-то теплую печь, спрыгнул на пол. Отбросил крючок, распахнул дверь, схватил под мышки сразу двух и вынес на воздух.

Двое других проснулись уже сами…

Подоспевшая Лиля утешала заревевшую Катьку. Сергей Михайлович прикрикнул:

– Ну, деятели! Натворили делов. Тащите доски подальше.

И он начал откидывать горящие доски.

Через полчаса все было кончено. Развороченная крыша дегтярного завода уже не дымила. К этому времени прибыл к месту пожара и бригадир. Увидев Катьку и Стасика, он сначала схватил их в охапку, потом оттолкнул:

– Вот я вас! Погодите у меня. Домой! Живо!

Но Катька почти спала на руках Лили. Отец повел Стасика собирать рюкзак, а Сергей Михайлович взял за руки Миньку и Хомутова:

– Пошли!

Минька покорно пошел по дороге. Он незаметно, про себя плакал. Отчего он плакал? Неизвестно. Может быть, боялся взбучки от матери. Может быть, он вспомнил сейчас отца, который жил где-то далеко, в леспромхозе. А может, и еще отчего, неизвестно. Хомутов не плакал, а просто хныкал.

– Ну что же вы, – остановился Сергей Михайлович. – Как девчонки. А? Ну, ну, Минька… Идем…

– Еще… еще бы немножко – и потекло, – заикаясь, произнес Минька.

– Это называется возгонка[2], – объяснил Сергей Михайлович. – Вы разве не проходили?

– Не-е…

Ночь кончалась, было уже совсем светло. Птичка какая-то начала просыпаться в лесу.

– Эх вы, дегтяри! – сказал Сергей Михайлович, отпуская Миньку и Хомутова. – Идите-ка сами.

Лиля почему-то тихо смеялась.

Санки везет папа, а в санках сидит закутанный в одеяло Даня. Он глядит на дорогу и на холодное солнышко. Снег так весь и сверкает, даже глядеть нельзя. Но Даня все равно глядит. Даня, Данилка, Даниил. Как только его не называют, и все по-разному. Правда, он совсем еще маленький – такой, что он даже не все буквы выговаривает. Даже в школу не ходит, а ходит в совхозный детсадик. Вернее, его увозят туда в санках. Увозят на всю неделю, а в субботу снова домой привозят. Сегодня ночью будет Новый год, и папа везет Даню домой.

– Даня, Даня! – кричит с горы третьеклассник Борис. – Беги, Даня, сюда!

Но Даню, конечно, не отпустили на гору. Вдруг папа встретился с директором совхоза.

– Опять на третью ферму концентраты не подвезли! – сердито сказал директор.

Папа тоже почему-то заругался, потом вынул Даню из одеяла и велел идти домой.

– Ножками? – спросил Даня.

Папа ничего не сказал и опять заспорил с директором.

Пришлось идти одному, хотя до дому было еще порядочно. Даня долго перешагивал уроненную на дорогу жердь и чуть-чуть не чебурахнулся. Но вот наконец и родное крылечко. У Дани сердце замерло, как на качелях. Сейчас он маму увидит. Только сначала валенки надо веником обмести. P-раз, р-раз – и все! Ух и здорово топает Даня своими новыми валенками! Дотянуться-то дотянулся, а двери все равно самому не открыть.

– Эх ты, карандаш! – засмеялся отец и открыл дверь.

И сразу Даня маму увидел.

– Мама! Мама! – закричал он и чуть не заплакал: уж очень он ей обрадовался.

А мама откинула полотенце, которым она обтирала чайную посуду, и так прижала Даню к себе, что у него даже косточка какая-то хрустнула. Долго она его не отпускала.

Хорошо дома. Половики настланы по белому полу, кот Жмурик спит. Лапы свои вытянул и знай себе спит. Новые занавески мама повесила, печка топится и трещит, а Даня сидит у печки и ест пряник. Жмурика он сразу разбудил, и тот трется о Даню и мурлычет. Мама гладит платье, отец газету читает, и мама слушает, что папа рассказывает. Чего-то про ферму, про концентраты.

– Вот, Даня, папу-то опять ругают, – сказала она, а Даня подошел к отцу и серьезно произнес:

– Нельзя, папа, в штаники писать!

– Да нет, его не за это ругают! – засмеялась мама.

Даня вытащил из-за комода ящик с игрушками. Вот он, Мишка, с одним стеклянным глазом. И пожарная машина не заводится. Лягушка-квакушка пока заводится, но Даня еще прошлый раз уронил в щелку заводной ключик…

– Папа, достань ключик.

– Даня, иди сюда, не мешай папе, – говорит мама.

Даня подошел и обжег палец об утюг. Сразу стало больно и захотелось реветь.

– Знаешь, я сейчас принесу тебе елочку из кладовки, – сказала мама. – Хочешь елочку?

Конечно, Даня хотел. Мама надела пальто и без платка вышла в сени. Она принесла небольшую елочку.

– Во какая! – восхищенно сказал Даня про елочку.

Она была чуть побольше Дани, пахла зимой и лесом. Даня потрогал ее за ветку. Колется! И начал прыгать на одной ноге, а мама обернула конец елочки бабушкиной фуфайкой и вложила в большое ведро. Теперь елочка стояла и не падала. Мама взяла из шкафа коробку с прошлогодними украшениями. У Дани даже дух захватило – какие были красивые шары. Целый год лежали, а ничего им не сделалось. И петух с красной бородой, и лиса на веревочке, и бусы – все тут было!

Мама разукрасила елку и поставила у дивана в маленькой комнате, но Дане все равно захотелось еще чего-то. Он сложил в ящик старые игрушки и направился в большую комнату.

– Ты чего, Даня? – спросила мама.

– Пошел на обед.

Мама долго прижимала его к себе, и смеялась, и пела про Волгу.

Уже протопилась печка, Жмурик опять лег спать, а Нового года все не было. Даня запросился на улицу, и мама опять надела на него пальто и валенки.

– Гляди, Даня, за калитку не бегай! – сказала она, сняла с веревки выстиранное белье и ушла в дом.