Поступил приказ к дальнейшему продвижению. Мы вышли и вскоре заняли первые высоты без какого-либо сопротивления русских. Я, нагруженный пулеметом, отстал вместе с двумя приятелями, так как мы очень ослабли во время ночевки в деревне и не могли выдержать темпа марша. С холмов был виден маленький город в долине и ряды домов на высотах вокруг него.

Мы лежали в снегу среди группы пехотинцев из другой части. Русские вели беспорядочный стрелковый огонь, который в любой момент мог накрыть нас. Мы вынуждены были лежать неподвижно, не предпринимая никаких действий, и были совершенно беззащитны. Не что иное, как пушечное мясо.

Внезапно один из нас поднялся. Никто не давал такой команды, но мы вскочили вслед за ним, облегченно вздохнув. Этот поступок был совершенно неосознанным и вовсе не свидетельствовал о нашей храбрости. Просто мы уже не могли лежать в снегу, измотанными от холода и безделья, в каком-то напрасном ожидании. Нас охватило безумие, радость от возможности двигаться, какое-то воодушевление и скорее даже опьянение. Мы не боялись ни смерти, ни опасности, хотя действия наши были бессмысленными.

Некоторые из нас падали, сраженные пулями. Раздавались крики раненых. Но мы ни на что не обращали внимания и как одержимые бросились в атаку на врага. В конце концов, несмотря на пулеметный огонь и снаряды, ложившиеся вокруг нас, достигли окраины города и вломились в первые же дома. Безжалостно расстреливали жителей и спешно нагружали вещевые мешки легкой добычей: медом, салом, сахаром, свежим хлебом. В это же время в соседнем доме русские оказали решительное сопротивление нашим солдатам и не оставили никого в живых.

В конце концов русские оставили город. Наступила ночь. Наши части занимали горящие фабрики и элеваторы. Мосты взлетали на воздух, минометы еще продолжали обстреливать нас, но мы уже не заботились об этом.

Мы заходили в дома и погружались в сон, даже не выставляя часовых.

На следующий день мы увидели руины горевших домов. Улицы были покрыты мусором, битым кирпичом, осколками стекла и обугленными балками. Мы наслаждались днями отдыха.

В первую ночь простые люди отнеслись к нам радушно. Они угощали нас, стирали мундиры, одалживали свои подушки и одеяла, как в хорошем лагере. Мы относились к этому с пониманием и безгранично доверяли им. Эти дни проходили как во сне. Если мы и вспоминали о боях, то чувствовали какую-то смесь ужаса и разочарования. Борьба, опасности и близость смерти теперь уже не пугали нас, и мы не думали об ужасах войны. Она не потрясала и, пожалуй, даже увлекала, хотя ужас преследовал нас повсюду. Мы не знали, ожидали ли нас жестокие сражения, разочаровала ли быстрая победа. И все же какой-то внутренний голос утверждал, что для нас было бы лучше попасть в плен или получить ранение. Не бои заставляли нас страдать, а морозы и ожидание чего-то неизвестного. Лишь после того, как мы долго пробыли на войне, ужас стал охватывать нас при виде множества убитых и умирающих вокруг.

В то время я сумел быстро преодолеть себя. Старался по возможности оставаться в одиночестве, пребывал в бескрайней апатии и старался, чтобы меня ничего не задевало…

Мы остановились в доме, где жили две молодые женщины, которых мы называли дочерьми мировой революции. Их гордость вопреки простоте обращения производила на нас большое впечатление. Они как будто бы чувствовали союз, который связывал их ровесников, в то время как война разделяла их. У нас с ними было много сходного в их желаниях, настроениях и умении находить с чужими людьми общий язык. Некоторая таинственность не мешала нам жить с ними в мире. Мне даже хотелось бы встретить их в конце войны.

С нашим реквизированным медом, хлебом и картофелем мы готовили с ними совместный праздничный обед, весело болтая о чем попало.

Последний вечер в Стешигри мы провели в семье землевладельца, которая всю свою жизнь занималась жилищным строительством. Хозяин показывал нам альбом фотографий дореволюционного времени. Сильный здоровый старик дворянского происхождения и патриархальных взглядов представил своих дочерей, нежных, простых девушек, которых он держал в своих руках, как будто бы они все вместе нашли убежище в этом чуждом для них мире и старательно оберегали свое прошлое, свою ушедшую молодость. Он сначала насмешливо спел «Интернационал», а затем сквозь слезы Царский гимн, песню о Стеньке Разине и духовные песнопения.

С его женой я говорил на французском языке. Знала она его неважно и говорила с робостью. Ее лицо все еще было прекрасно, однако сильно увяло от пережитого горя. От нее я узнал об экспроприации в Советской России, нелюбимой работе и растущей нужде. Сына ее сослали в Сибирь, об участи своей дочери в Одессе, состоящей там в браке, она не знала. Фотографии, сохранившиеся от лучшего для этой семьи времени, вызвали наше любопытство. Мы выражали свое сочувствие этой семье. Мы еще не понимали, как с установлением нового порядка и новой жизни Россия могла отказаться от такого ценного прошлого.

Затем двинулись дальше на исходные рубежи…

Невинномысск

Из газеты «Комсомольская правда» (реал. ист.)

…Братья-близнецы Иван и Дмитрий Остапенко были родом из Луганской области. В начале войны их призвали в РККА, но отправили не на фронт, а на курсы бронебойщиков, после чего определили служить в мирное еще тогда Закавказье, где, правда, в любой момент могла начаться война с турками. Лишь осенью 1942 г. настала очередь отправляться на фронт и 10-й гвардейской стрелковой бригаде, где служили братья.

Бригаду включили в состав 9-й армии генерала Коротеева и направили в Северную Осетию. В те дни немецкому командованию удалось скрытно произвести перегруппировку 1-й танковой армии группы армий «А» и сосредоточить ее основные силы (2 танковые и 1 моторизованную дивизии) на Нальчикском направлении для захвата Орджоникидзе, чтобы затем развить удар на Грозный и Баку и по Военно-Грузинской дороге на Тбилиси. На шестикилометровом участке прорыва враг создал трехкратное превосходство в людях, одиннадцатикратное превосходство в орудиях, десятикратное в минометах и абсолютное превосходство в танках. Последнее означает, что танков 37-я армия, противостоявшая немцам на этом участке, вообще не имела.

Прорвав фронт, немцы и румыны… вышли на подступы к городу Орджоникидзе (Владикавказу). Это была самая восточная точка, до которой дошло немецкое военное соединение. Однако… наступление противника было остановлено, а на следующий день начались контрудары советских войск.

Благодаря успешному продвижению 11-го гвардейского стрелкового корпуса основные силы 23-й танковой дивизии немцев оказались почти полностью окруженными. У них оставался лишь узкий коридор в районе Майрамадага шириной в три километра. Танки устремились в этот коридор, но на их пути встали бойцы 10-й гвардейской стрелковой бригады, в которой и служили братья-бронебойщики. Ни танков, ни противотанковых орудий в бригаде не было. Вся тяжесть борьбы с танками легла на наших бронебойщиков.