– Запросы у тебя, Седов. Как у Наполеона.

– Уж какие есть. Без тяжелого вооружения и значительного запаса боеприпасов мы не сможем долго удержать город в своих руках.

– Придется задействовать всю транспортную и бомбардировочную авиацию 4-й и 5-й воздушных армий для доставки личного состава и необходимых грузов. В Невинномысске есть аэродром, построенный для приема наших бомбардировщиков. По сообщению разведки, аэродром врагом не используется. Если это так, то значительную часть бригады можно будет высадить посадочным способом, – задумчиво склонив голову над листом бумаги и что-то там чиркая, сказал генерал-майор Штеменко. – Где вы собираетесь собрать личный состав бригады?

– В Грозном. Там уже стоит один из моих батальонов, есть группа авианаводчиков и егерей, способных провести необходимую разведку.

– Что ж, место действительно удобное. Тем более что на авиаузле «Грозный» сейчас находится 219-я бомбардировочная авиадивизия. У нее на вооружении «Пе-2» в 366-й бап и «Бостоны» в 244-м и 859-м бапах, – просматривая свои записи, сказал Штеменко.

– Насколько я знаю, использовать «Пе-2» и «А-20» «Бостоны» в качестве транспортных смысла нет. Нам бы лучше подошли «ТБ-3» или «ПС-84». Первый может взлетать с перепаханных полей, садиться в снег глубиной до метра. Возит на внешней подвеске тяжелые негабаритные грузы, в том числе грузовики «ГАЗ-АА», артиллерию, танкетки. Между стойками шасси в собранном виде могли уместиться зенитное орудие. Второй берет несколько большее количество бойцов и груза.

– Понятно. Я этого не учел. Самолетами «ПС-84» оснащен 325-й полк авиации дальнего действия.

– По опыту прошлого года, для того чтобы высадить все подразделения, потребуется около 40 «ПС-84» и 22 «ТБ-3». На переброску личного состава и вооружения им потребуется четверо суток при двух-трех вылетах в день. Для доставки остальных грузов можно использовать «Бостоны» и СБ. Парашюты потом можно будет возвращать с транспортниками.

– Вы сможете столько времени удерживать город?

– Постараемся. Все будет зависеть от того, кто на нас навалится – пехота или танки. И главное – будет ли для нас воздушное прикрытие. Кубань прикроет нас с юга, ну а атаки с севера постараемся отразить. В любом случае, уничтожив автомобильный и железнодорожные мосты через Кубань и Большой Зеленчук, мы минимум на месяц сорвем поставки войскам врага. Нам желательно иметь проводников, хорошо знающих город и окрестности, а также подробные карты местности.

– Проводников мы вам найдем. В том районе Ставрополья действует небольшой партизанский отряд. В городе есть наши люди. Кроме того, часть бойцов 66-го полка НКВД, державшего оборону города, сейчас находится в Орджоникидзе. Их тоже можно использовать в качестве проводников. Картами, я надеюсь, вас снабдит товарищ генерал-майор.

– Сделаем. Приготовьте список всего, что вам необходимо, и выезжайте к себе в часть. Начинайте сбор личного состава и готовьте разведгруппу к заброске. Я доложу ваши предложения Военному Совету фронта и Генштабу…

Из дневника ефрейтора Вилли Вольфзангера (реал. ист.)

…В начале декабря 1942 года рота прибыла на Кавказ. Так началось наше боевое крещение. Впервые мы услышали свист снарядов, треск пулеметов, рев минометных установок и разрывы гранат. И это уже была не игра. До этих пор, кроме сожженных деревень, подбитой техники, могил и пожаров на нашем пути, мы не видели настоящей войны. Правда, она уже тогда показала нам свое лицо. Однако теперь на наших глазах атакующие солдаты, сраженные пулями, падали на сырую землю. Лилась кровь, и брели по дорогам раненые. И если ранее мы не сделали из наших винтовок ни одного выстрела, то сейчас они уже пошли в дело.

В первый же день, выйдя на линию фронта, мы атаковали одну из деревень. Защищавшие ее русские быстро оставили свои позиции и бежали. Впрочем, и я потерял мою роту. Когда мы выходили из грузовиков, которые оставались в укрытии, я увидел плачущего солдата, который сидел в снегу. Он отморозил ноги и был не в силах идти дальше. Лошадь, которую он вел, упала. Я с трудом поднял ее, вывел на улицу и по следам добрался до деревни. Замерзший, постучался в первый же дом и попросил дать мне чего-нибудь поесть. Я не знал, что несколькими домами дальше ночевали русские солдаты, которых разбудили выстрелы нашей атакующей роты.

На следующее утро я присоединился к своим. Вскоре нас обстрелял показавшийся у станции бронепоезд, и мы зарылись по шеи в снег. Ничего другого не оставалось, как только молиться. Но мы не молились о спасении своей жизни, мы просили у Бога только того, чтобы он придал нам мужества, которое позволило бы нам сохранить гордость мужчины, а не труса. Трусость была хуже смерти, и даже я, мирный человек, презирал каждого, который дрожал за жизнь и хотел избежать своей судьбы. Я был готов к любым испытаниям. Таков был смысл нашего существования в то время. И в душе среди всего этого ужаса и хаоса продолжало оставаться чувство какой-то детской бравады.

Наши орудия ничего не могли сделать с этим стальным чудовищем, которое, однако, вечером ушло вслед за отступающими русскими войсками. В полночь мы уже шли по улицам занятой деревни мимо горящих домов и изб, нарушив мирный сон местных жителей. Голодные солдаты входили в уцелевшие дома, и крестьяне выносили им хлеб и молоко. Но этого военным было недостаточно. Солдаты хотели меда – и находили его, разоряя ульи, – муки и сала. Крестьяне умоляли оставить им хоть что-нибудь на пропитание, женщины плакали. В страхе перед голодной смертью один из крестьян попытался отнять у солдата награбленное, но тот размозжил ему череп прикладом винтовки, застрелил женщину и в ярости поджег дом. Шальной пулей он был убит в ту же ночь. Впрочем, мы не искали божьего суда на войне.

На второй день русские упорно оборонялись. Только шаг за шагом наши части продвигались вперед. Я оставался в обозе с пулеметом, защищая машины с боеприпасами. Бесконечные часы стояли мы в снегу и ледяной каше на сильном ветру и ели замерзший сотовый мед. Хлеба и воды нам не хватало. Я уже не чувствовал ног. Солдаты отморозили пальцы ног, уши и руки, когда носили ящики с боеприпасами. Они порой не замечали, как кровь застывала в конечностях. Часами должны были они лежать неподвижно в снегу, в то время как снаряды противника со свистом пролетали над ними. Сначала мы были злы и чрезмерно раздражительны, но потом становились безразличными ко всему и тупыми. Наконец нашим войскам удалось продвинуться. Был захвачен небольшой хутор, но русские сожгли его перед своим отступлением. Мы нашли солому, расстелили ее в овражке, положили плащ-палатки и заснули, прижавшись друг к другу. Ноги были ледяными, но сон оказался сильнее холода. Но те, кто приходил с передовых позиций, не решались ложиться. Они видели наши побелевшие лбы и справедливо опасались тотального обморожения. В конце концов они растолкали нас. Зажгли костры, сгрудились вокруг и время от времени бегали, не отходя от огня, ожидая наступления дня. Тьму ночи прорезывали кроваво-красные огни горящих вокруг деревень, лишь холмы оставались невидимыми. Над ними звучал беспрерывный гром разрывающихся снарядов. Эта обстановка приводила меня к какому-то странному безразличию.