было так напряжено, что кровь стучала в висках. Скалы поминутно вырастали перед самым бушпритом, и Корольков с размаху швырял катер то вправо, то влево. Скалы теснились со всех сторон, и небо текло меж их вершинами узкой звёздной рекой.

И вот внезапно скалы расступились, Катер влетел в бухту. Опоясанная высокими утёсами, бухта в темноте казалась почти круглой.

«Мы как в большой кастрюле», — подумал кок.

Это была тёмная кастрюля, потому что свет луны, загороженной горами, в неё не проникал. Корольков удивился: неужели немцы до сих пор не заметили катера? И только он успел удивиться, как голубой луч прожектора, сорвавшись с берегового откоса, скользнул по воде.

Луч скользнул далеко за кормой — немцы искали катер ещё у входа, а он был уже на середине бухты. В эту минуту Иванов доложил Королькову:

— Слышу подводную лодку. Она в надводном положении.

Он с точностью указал угол между курсом катера и подводной лодкой, а также расстояние, разделявшее их.

— Огонь! — скомандовал Корольков.

Открыв огонь, катер обнаружил себя. Лучи прожекторов — теперь их было четыре — кинулись к нему. Немецкие береговые батареи со всех сторон начали обстреливать бухту. Подводная лодка тоже открыла огонь из своих орудий, частый и неприцельный: там, видимо, очень испугались. Снаряды, падая, вздымали к небу багровые столбы воды, озаряли мгновенным светом голые скалы высоких берегов. Вода в бухте бурлила, кипела. И по этой бурлящей и кипящей воде, ускользая от снарядов и прожекторов, несся катер широким зигзагом — вправо, влево, вправо, влево, и всё время вперёд.

«Быстрота, только быстрота!» — в который уже раз подумал Корольков. Снаряды неизменно попадали в то место, где катер был несколько секунд назад, били в его след. Даже прожекторы не поспевали за ним — ловили его на мгновение и тотчас же теряли. Ни одного десятка метров по прямой: петли, восьмёрки, лесенки… И, несмотря на все эти повороты, всё время огонь по подводной лодке! И всё ближе к ней, ближе…

— Слышу шум торпед! — доложил Иванов. — Подводная лодка выпустила две торпеды.

Корольков знал, что в темноте попасть торпедами в маленький, быстро мчащийся катер почти невозможно. И всё-таки жутко было сознавать, что два незримых чудовища несутся на тебя и ты не можешь даже увернуться, потому что не видишь их.

Но прошла минута, и обе торпеды, пробежав через всю бухту, взорвались у береговых скал, далеко одна от другой.

— Лодка погружается! — доложил Иванов.

«Ага, мы загнали-таки тебя под воду! — подумал Корольков. — Ну, теперь не уйдёшь!» Охваченный тем счастливым азартом, который так знаком всем охотникам, он среди рвущихся снарядов бросил свой катер в тот угол бухты, где только что стояла подводная лодка, и прошёл над нею.

— Бомбы! — крикнул он.

И круглолицый кок стал сбрасывать в воду глубинные бомбы, словно картофелины в кипящий суп. Взрывы были так сильны, что катер сам мог бы подорваться на своих бомбах, если бы не быстрота, с которой он мчался. Когда бомба взрывалась, он был уже далеко впереди и только вздрагивал своим деревянным телом. Но акустику Иванову каждый взрыв причинял нестерпимые страдания: усиленный шумопеленгатором, он таким грохотом отдавался в его наушниках, что ушам было больно. Но снять с себя наушники Иванов не мог — сквозь весь этот грохот взрывов он вслушивался в стук моторов подводной лодки.

Подводная лодка металась по дну. Каждое мгновение меняла она курс: она была то справа от катера, то слева, то спереди, то сзади. Но Иванов всегда знал, где она находится, и катер повторял каждое её движение, и глубинные бомбы падали в воду.

Вдруг подводная лодка затихла.

— Я больше не слышу её, — сказал Иванов.

«Что с ней? Уничтожена? Или только притаилась?» — подумал Корольков.

— Возьмите ведро и зачерпните воды из-за борта! — крикнул он коку.

Кок подошёл к нему с ведром.

— В этой бухте не вода! — сказал он, поражённый.

— Не вода?

— Масло, товарищ лейтенант.

В ведре поверх воды была чёрная вязкая жидкость.

Масло! Теперь уже не могло быть сомнений: подводная лодка потоплена, раз из неё вытекло масло.

Снаряд разорвался совсем близко от катера, и катер так тряхнуло, что Корольков чуть не упал. Но он только рассмеялся. Теперь, когда подводная лодка потоплена, даже смерть не казалась ему страшной.

«Всё дело в быстроте», — подумал он ещё раз. И катер помчался так быстро, что снаряды опять не поспевали за ним и били по его следу. Сквозь узкий проход в скалах он вырвался из бухты и выскочил на простор моря.

На родном берегу

Грохот боя катера с подводной лодкой Макар Макарыч и Катя слышали, поднимаясь в темноте по узкой крутой тропинке. Гулкое эхо гор много раз повторяло каждый звук и разносило его по всему побережью. При каждом взрыве вспышка света озаряла горы до самых вершин, и небо над Макаром Макарычем и Катей непрестанно мерцало. Бешеное кружение прожекторов было похоже на пляску великанов.

Макар Макарыч понимал, что катер ворвался в бухту и что каждое мгновение ему грозит гибель. Больше всего он боялся, что грохот пальбы внезапно оборвётся: это означало бы, что катер погиб. Но пальба, напротив, становилась всё громче и чаще, всё новые немецкие батареи подавали свой голос, даже те, которые были расположены совсем далеко от бухты. Лучи прожекторов покинули бухту и потянулись в открытое море. И Макар Макарыч повеселел: он понял, что катер выскочил из бухты и немцы бьют ему вдогонку наугад.

А тем временем Катя вела его всё выше и выше. Луна была по ту сторону гор, и глубокая тьма окружала их. Катино тёмное платьице, тёмные её волосы были почти не видны, во мраке слегка белели только её босые ноги. Эти ноги ступали быстро и уверенно, и Макар Макарыч не без труда поспевал за ними.

Иногда Катя вдруг останавливалась. Макар Макарыч останавливался тоже, думая, что она сбилась и потеряла дорогу. Но скоро он понял, что дорогу она знает отлично, а останавливается, чтобы попытаться разглядеть какое-нибудь особенно ей милое знакомое место.

Она была очень взволнована тем, что вот она снова на своём родном берегу, который так долго не видела.

— Если бы не было так темно, — шептала она, — я бы вам отсюда показала крышу нашего дома. Перед домом берёзка — она тоже видна отсюда. Это единственная березка здесь. Мой папа из Ярославской области, и когда он переехал сюда, на юг, ему очень