– Вера Евстигнеевна, я больше не буду, – прошептала я. – Можно мне остаться?

– Нет, – твёрдо сказала Вера Евстигнеевна. – Передай своим родителям, пусть завтра придут в школу.

– А я?..

– А ты можешь не приходить.

Я собирала портфель. Руки мои дрожали. Люська смотрела на меня вытаращенными от ужаса глазами.

– Это можешь оставить себе, – сказала Вера Евстигнеевна.

Я сунула злополучную промокашку в портфель и медленно поплелась к дверям.

Все провожали меня глазами. Все сидели и молчали.

Больше они меня никогда не увидят.

Представляю, как они радуются: «Мало ей! Так ей и надо!»

Все, все радуются. Никому до меня нет никакого дела. Ни Иванову! Ни Длиннохвостовой! Ни Люське! Ни даже Коле Лыкову!

Вон они все сидят и молчат. И завтра даже не вспомнят меня! Даже не вспомнят!

Я взялась за ручку двери и медленно потянула её на себя…

И вдруг за моей спиной в полной тишине грохнула крышка парты, и с места вскочил Коля Лыков. Лицо у него было красное.

– Вера Евстигнеевна! – заикаясь, крикнул он. – Разрешите, пожалуйста, Синицыной остаться! Она не будет б-б-больше писать на уроках писем! Ч-ч-честное слово, не будет!

– Вера Евстигнеевна, она правда больше не будет! – послышался писклявый голос с последней парты, и я увидела, как над партой в дальнем углу класса повисла тощая фигура Ирки Мухиной, жуткой вредины и воображалы. – Она не нарочно! Это она по глупости написала, Вера Евстигнеевна!

– Конечно, по глупости! – подхватила Сима Коростылёва. – Вера Евстигнеевна, по глупости! Честное слово!

– Да дура она, чего там говорить! – закричал Иванов. – Только не надо её выгонять! Она хоть и дура, а не надо!

– Не надо! Не надо! – закричали все. – Не надо её выгонять!

Я стояла около двери. Я не знала, что мне делать. Они кричали со всех сторон. Они не хотели, чтобы меня выгоняли! И моя Люська, моя вредная Люська, кричала громче всех:

– Вера Евстигнеевна, она больше не будет! Простите её, пожалуйста! Простите её! Простите!

Вера Евстигнеевна с каким-то удивлением глядела на класс. Она переводила взгляд с Иванова на Дпиннохвостову, с Длиннохвостовой на Коростылёву, с Коростылёвой на Колю Лыкова, и на лице её проступало странное выражение. Как будто ей хотелось улыбнуться, но она изо всей силы сдерживалась, и делала строгое лицо, и хмурила брови…

– Вот оно что! – медленно сказала она. – Значит, вы не хотите, чтобы я Синицыну выгоняла?

– Не хотим! Не хотим! – закричали все.

И даже ленивый Бураков разжал толстые губы и басом произнёс:

– Не хотим!

– Ну, а как же нежелание Синицыной учиться?

– Это она пошутила! Это она просто так!

– «Просто так»? – нахмурилась Вера Евстигнеевна.

И тут снова вперёд выступил Коля Лыков.

– Вера Евстигнеевна, – сказал он. – Синицына действительно учится неважно. Но обещаю вам как звеньевой, я сделаю всё, чтобы она стала учиться хорошо!

– Ах так?.. Ты это обещаешь, Коля?..

Вера Евстигнеевна на секунду задумалась.

– Ну что же… Если ты мне это обещаешь… И потом, я не могу не считаться с мнением класса. Ладно, Синицына. Садись на своё место. Но смотри, Коля Лыков за тебя поручился. Не подведи своего товарища!

И я пошла обратно.

Я весь урок слушала учительницу. Я прямо глаз с неё не сводила. Приставки и суффиксы я подчёркивала так, что чуть не продавила насквозь тетрадь.

И вот прозвенел звонок.

Вера Евстигнеевна собрала тетрадки, взяла классный журнал и пошла в учительскую.

И тут весь класс окружил меня плотной стеной.

– Ну, Синицына, ты дала! – сказал Иванов. – Как там у тебя про Костю?

– «Ваш Костя умный и замечательный», – сказала Сима Коростылёва.

– «И я в него влюбилась», – захихикала Валька Длиннохвостова. – Ой, не могу! Не могу! Синицына, ну и дура же ты!

– А как про Серёжу-дворника? Его из института выгнали, да? Здорово! Люська, а откуда ты всё это взяла? В книжке прочла?

– А этот-то… как его… Синдибобер Филимондрович? Злой, с седой бородой, дерётся палкой… Ой, не могу! Умора!

– А про Косицыну-то как! Про Косицыну! Что она худая, как скелет, и у неё зуба спереди нет! Люська, а ну-ка, открой рот!

– Ну и глупо! – сказала Люська. – И ничего смешного нет. Тоже мне, подруга называется! Да у неё, может, двух зубов не хватает. Это ещё не значит, что я об этом всему классу должна докладывать!

– Ребята! – сказала Вера Евстигнеевна. – На наш класс дали десять билетов на праздничный концерт. Я долго думала, кому из вас их отдать, но потом решила вот что: пусть на концерт пойдёт самое дружное звено в нашем классе… Как вы считаете, это решение справедливое?

– Справедливое! Справедливое! – закричали все.

– В таком случае сами решите, какое звено пойдёт на концерт.

После уроков всё наше третье звено осталось в классе.

– Объявляю сбор звена открытым, – сказал Коля. – На повестке дня дружба в нашем звене.

– Чего в нашем звене? – сказала Валька Длиннохвостова.

– Дружба, – строго повторил Коля. – Длиннохвостова, если тебе не слышно, сядь ближе.

– А мне слышно, – сказала Валька. – Дружба так дружба.

– Её это не волнует, – сказала Сима. – Вот если бы у нас на повестке дня кружевные манжетики обсуждались…

– Ах так?! – вскочила Длиннохвостова. – А кто вчера в классе новой шапкой хвалился?!

– Граждане, ближе к делу! – сказал Коля Лыков. – Мы должны сегодня разобраться: дружное у нас звено или не дружное? Самое оно дружное или не самое?

– А чего тут разбираться? – сказала Сима. – Конечно же наше звено самое дружное! В театр мы вместе ходили? Ходили. Книжку вместе читали? Читали. В зоопарке были? Были.

– Так-то оно так, – сказал Коля. – Но всё-таки, честно говоря, мне кажется…

– Опять тебе кажется? – перебила его Сима Коростылёва. – Вечно тебе всё кажется!

– Да? А кто вчера Иванова по спине портфелем огрел? – спросил Коля, в упор глядя на Симу. – Или это мне тоже показалось?

– Он сам виноват! – воскликнула Сима. – Спроси у него, зачем он толкается!

– Иванов, ты зачем Коростылёву толкнул? – строго спросил Коля.

– Не рассчитал, – сказал Иванов. – Я Хвостище хотел подножку дать, чтобы рыжим дураком не обзывалась.