Но в обход закона ничего не делалось. Компания давно и прочно обосновалась на рынке финансовых услуг. Зона вокруг рудника стала обустраиваться, открылся курорт. Так-то.

Аякс посмотрел на часы:

— Говорят, в руднике может оставаться двадцать с лишним тонн золота и добыча руды продолжается.

— И вы этому верите?

— Нет. А вы?

— Я верю в две вещи. — Архивариус показал Аяксу свои раздутые пальцы. — В Господа нашего Иисуса Христа и в подагру.

* * *

На кладбище Аякс убедился, что старик не обманул его. Надгробие могилы Хассельблада — как, впрочем, и многих других захоронений — было помечено логотипом cenotaph. Памятник Иосифу до сих пор утопал в цветах и открытках, правда, открытки эти были необычного для кладбища вида: с изображением пронзенных стрелами сердец. Краем глаза Аякс посматривал за пятилетней девочкой, которая мастерила из песка фигурку на свежем могильном холме.

Возвращаясь домой, у одного из дворов он заметил припаркованный фургончик для перевозки мяса, и решил поговорить с водителем. У машины был столичный номерной знак. Молодой фермер дремал за рулем. Аякс постучал в стекло двери, пытаясь привлечь внимание хозяина фургончика, при этом у него возникло такое чувство, что стучал он не по стеклу, а по камню. Водитель медленно, словно нехотя повернул голову и молча взглянул на Аякса. Аякс жестом попросил его опустить стекло. На водителя это не возымело ровно никакого действия. Он смотрел на Аякса с таким выражением, будто между ними было не полметра, а полкилометра. Аяксу стало ясно, что стекло не опустится даже в том случае, если он будет угрожать водителю оружием. Тем более что, судя по звуку отдачи, это было бронированное стекло. Аякс еще раз постучал в окошко — как раз напротив водительского лба — и направился к своему автомобилю.

* * *

Для очередной контрольной отметки в участок он пришел ровно в полдень, ни минутой раньше, ни минутой позже. В оперативном зале его встретил лейтенант Бунзен.

— Есть разговор, — сказал Аякс.

В кабинете следователя, куда Бунзен жестом пригласил его зайти, Аякс увидел на столе явно прибавившую в толщине папку с собственным делом. Из нее даже торчали глянцевые края фотографий.

— Почему вы не сказали мне о могиле Хассельблада? — спросил Аякс.

— О чем?

— О кенотафе.

Бунзен снял очки, протер их салфеткой и снова надел.

— А как вы думаете, могли бы вы меня понять тогда?

— Я бы постарался, — сказал Аякс.

— А вы уверены, что полученная вами информация исчерпывающая?

— То есть?

— Вы уверены, — уточнил Бунзен, массируя переносицу, — что тела агента Хассельблада в самом деле нет в его могиле?

Аякс почесал бровь:

— Как я могу быть в этом уверен?

— Есть простой способ, — сказал следователь.

— Эксгумация? — сказал Аякс.

— Нет. Обратиться к тому, кто заказал надгробие.

— К кому?

Вместо ответа Бунзен, порывшись в полке стола, подал Аяксу визитку с адресом похоронного бюро:

— Тут недалеко.

* * *

Похоронное бюро являло собой уменьшенную копию лечебницы — тот же фасад в античном стиле. Правда, с просторными окнами-витринами, с автоматическими дверьми и без переднего двора со статуями. Оббитые декоративные колонны подпирали фронтон с золотыми буквами названия: «Бюро ритуальных услуг Мариотта».

В светлом холле, большую часть которого занимал стенд с готовыми надгробными плитами, Аякс постучал пальцем по медному звонку-лягушке на дубовой конторке. Минуту погодя к нему вышел немолодой, лет за шестьдесят, упитанный человек с залысинами на крупной блестящей голове, в роговых очках с увеличительными стеклами и в кожаном халате, заляпанном химикалиями. Человек этот представился владельцем похоронного бюро Исмаилом Мариоттом.

— Не подскажете, — спросил Аякс, взмахнув перед ним служебным удостоверением, — имя заказчика надгробия для могилы Хассельблада?

— Нет. — Мариотт решительно помотал головой. — Никак.

— Почему?

— Потому что это тайна не только коммерческая, но и личная. Впрочем, если вы предъявите не этот ваш… вездеход, а ордер — тогда милости прошу.

Аякс уже был готов уйти, но тут у него полезли на лоб глаза: в ряду готовых к выдаче надгробий он увидел плиту с собственным именем. Дата рождения совпадала с его собственной, дата смерти, слава богу, отсутствовала.

Он больше ни о чем не спросил Мариотта, который таращился на него через свои увеличительное стекла, как на таракана, но, выйдя на улицу, сел за столик открытого кафе напротив похоронного бюро, решив во что бы то ни стало дождаться заказчика своего надгробия.

Ждать ему пришлось совсем недолго. Он даже не успел пригубить кофе. В похоронное бюро, как будто это был супермаркет или трек, влетела на роликах девушка лет восемнадцати. Коротко, по-мальчишески стриженная, для свежего апрельского дня она оказалась одета чересчур легкомысленно — в шорты и футболку, которая едва прикрывала ей талию. Аякс поначалу решил, что она ошиблась адресом. Однако девушка взялась что-то живо обсуждать с похоронщиком, похлопывая ладонью по плите, которую тот предупредительно выкатил перед ней на тележке. Сквозь витрину Аяксу было прекрасно видно, что это надгробие с его именем.

Поговорив с Мариоттом, девушка покатила дальше по улице, Аякс — замешкавшись с деньгами, — отправился следом за ней на джипе.

Мощенная булыжником улочка — не самое лучшее место для пробежки на роликах, тем не менее, балансируя одной рукой, девица умудрялась не только ехать по тротуарному бордюру, но и набирать номер на мобильном телефоне. Через несколько кварталов и в двух шагах от пустующего служебного дома Аякса она во весь рост растянулась на мостовой. Аякс, выскочив из машины, помог ей подняться. У девушки была сбита в кровь ладонь и, судя по тому, что она держала на весу правую ногу, оказалась подвернута стопа.

Аякс предложил ей зайти в дом. Девушка, закусив от боли губу, лишь молча кивнула. В доме Аякс усадил ее на софу в гостиной и принес из столовой пакет первой помощи. Девушка забрала аптечку и принялась сама обрабатывать пораненную ладонь. И только теперь, когда у него появилась возможность более-менее разглядеть свою гостью, Аяксу стало ясно, что с тех пор, как он оказался в Столовой Горе, это лицо, пускай на расстоянии, мелькало перед ним всюду — будь то рудник, улица или кладбище. И так же неожиданно, будто только что увидел ее, он замер от впечатления ее ошеломительной, вызывающей красоты. Это впечатление — которое, кажется, только усугублялось из-за гримасы боли на испачканном пылью лице девушки — вызвало в нем смутную, дразнящую мысль, подобную тем, что посещали его в местной библиотеке и оружейном магазине с их чрезмерным ассортиментом: что подобной красоты захудалый городишко не достоин, она не вписывается в его