Наш разговор отвлекает и меня, удивление и мандраж при виде кучи скандирующего наши имена народа уходят. Теперь я чувствую себя способной выдержать прием. Хотя, конечно, он максимально странный, ничего подобного в моем опыте не встречалось, а ведь я посещаю родственников женихов на постоянной основе.

Мы с герцогом ступаем на подъездную дорожку, я ожидаю, что хотя бы сейчас встречающие замолчат, отодвинутся, дадут нам свободное пространство, но не тут–то было. Кажется, они восприняли нашу близость, наоборот, как сигнал к наступлению.

— Артур, у нас с тобой до сих пор не заключен договор, а мое здоровье снова рискует пострадать! — нервно восклицаю, невольно прижимаясь к Клемондскому, как к надежному островку посреди бушующего нестабильного океана.

— Не волнуйся, Грейс, я не дам тебя в обиду, — хмурится герцог и шагает вперед в самую толпу.

Сумасшедший! Я же опасливо закрываю глаза, ожидая ощутить все прелести приема на себе.

— Тихо! — властно произносит Клемондский. Вот, что значит, настоящий высший аристократ, ему даже громкость сильно повышать не надо, народ и так прислушивается. — Что вы здесь устроили? — говорит, обводя внимательным взглядом толпу. — Что за цирк? Мне всех распустить и отправить зарабатывать на хлеб уличными представлениями? Я легко устрою вам такое. Моя невеста — благороднейшая девушка, и она вынуждена терпеть подобное из–за вас! — на последней фразе Артур все же повышает голос.

Сразу приосаниваюсь, за невесту вступается, то бишь за меня. Возмущенно смотрю на людей, но от надежного бока герцога не отлипаю.

— Простите, ваша светлость, — осмеливается говорить один из присутствующих, — матушка ваша приказала, сказала вам понравится, если мы так вас встретим.

— Да, — подхватывает какая–то женщина, судя по фартуку на ней, повариха, — еще хотела, чтобы мы со свежеиспеченным хлебом и солью встречали, да рисом обсыпали, но слишком поздно мы узнали, что вы едете, не успели, как следует подготовиться. Простите, — она виновато склоняет голову.

— Наградил Свет матерью, — тихо бормочет герцог, тяжело вздыхая. — Хорошо, все свободны, расходитесь! И больше никогда никого так не встречайте, имейте ввиду! И хлеба с солью не надо, всю еду оставьте на кухне, потом подадите в столовую, когда время придет. Больше никакой самодеятельности!

— А ежели госпожа прикажет? — спрашивает первый.

— Я хозяин этого дома, Эдмонд, намек ясен? — Клемондский выгибает бровь.

— Более чем, ваша светлость. Все слышали? — он поворачивается к толпе. — Приказы госпожи согласовывать со мной! Это чтобы к вам с невестой не ходили по каждой ерунде, — произносит, доверительно наклоняясь к нам.

— Иди уже, Эдмонд, — устало качает головой герцог. — О наших вещах, я надеюсь, сам позаботишься? И извозчика с лошадьми надо накормить, и предоставить ночлег, нечего им в темноте обратно возвращаться.

— Ваша светлость, а где же ваша карета? — спрашивает Эдмонд, смотря изумленно на незнакомого возницу.

Видимо, за скандированием наших имен, никто не обратил внимания, на чем мы с Артуром приехали.

— Нет, ее, Эдмонд, как и лошадей наших нет, — говорит герцог, театрально вздыхая.

— Как? И Джона тоже? — в ужасе спрашивает слуга.

— А Джона в первую очередь нет, — кивает Клемондский, — да. Ведь Джон нас с Грейс и бросил погибать в бурлящей реке, ускакал, даже не взглянув в нашу сторону.

И тут наступает полнейшая тишина, каждый присутствующий переваривает услышанное. Шок от встречи обеспечен не только мне, это радует.

— Ладно, вы слышали приказ его светлости, — первым приходит в себя Эдмонд, не зря он среди них главный, соображает, как реагировать, быстрее других, — расходимся! И чтобы сегодня не попадались на глаза!

Слуги исчезают очень быстро, думаю, никому не хочется нарваться на гнев хозяина. Ночь у них веселая выдалась — сначала госпожа ерунду приказала, потом сам герцог оказался крайне недоволен устроенным сюрпризом, а теперь еще получается, что Джон нас бросил погибать. Эдак и на других ложится тень предательства.

— Как ты живешь с таким количеством людей под крышей? — произношу, когда мы остаемся одни и неспешно шагаем ко входу в поместье. — Или это я отвыкла, ведь у меня даже служанки нет, периодически приглашаю помощницу для уборки, но не более.

— Забыла? Я здесь постоянно не живу. Тут всем заправляет матушка, я же и сам предпочитаю меньшее количество людей в обслуге, но многие из них с нами очень давно, целые поколения, служащие нашему роду не первое десятилетие. Как их выгнать на улицу? Они почти семья, — отвечает герцог с мягкой улыбкой на губах.

Невольно любуюсь им. Сейчас он выглядит таким простым, таким домашним и очень добрым. Есть в нем хорошее.

— Ты, — начинаю, толком не зная, что сказать, но очень хочется высказать свое восхищение.

Однако, мне не дают выразить мысль.

— А свою настоящую семью ты не хочешь встретить, как подобает? — доносится надменный голос со стороны парадной двери.

Вот и матушка пожаловала. Начинаем следующий акт пьесы.

Глава 21

Поднимаю глаза и, абсолютно не стесняясь, рассматриваю пока не знакомую мне женщину. Высокая, статная, фигура располнела с возрастом, но не утратила грации и легкости. Отнюдь, мать Артура ни в коей мере не выглядит грузной или неповоротливой, нет. Скорее ее изяществу позавидуют многие юные леди.

Впрочем, как и прическе. Черт, да я бы собственноручно создала себе такую легкую элегантную седину, честное слово, смотрится шикарно. Но превосходные данные моей будущей «лже–свекрови» буквально кричат о ее крайне отрицательных личностных качествах. Да, к сожалению, мой опыт подсказывает, что эта мысль очень правильная.

— Здравствуй, мама, — прохладно произносит Клемондский, — прекрасно выглядишь для столь позднего часа. Не спится, да? Чай бы травяной на ночь выпила, отдохнула, вместо того, чтобы сгонять всю прислугу во двор ради фарса.

Перевожу взгляд на герцога, а он только что заработал несколько очков в моих глазах. Обычно сыновья изображают более теплое приветствие со своими родительницами, даже если их отношения весьма натянутые. А здесь все так открыто, так откровенно.

Но теперь ход за матушкой, снова перевожу взгляд на нее.

— Хорошее воспитание — это то, что нам с твоим отцом так и не удалось привить тебе, — притворно вздыхает она, закатывая глаза и делая шаг к нам. — Что ж, придется самой поприветствовать тебя.

Маман грациозно подходит, отворачивается от меня, словно Клемондский стоит один, и изящно обнимает своего сына, едва соприкасаясь с ним.

— Кажется, проблемы с воспитанием в вашем роду — это семейное, да, Артур? — произношу, иронично изогнув бровь. — Но не переживай, я никогда не считала