— Ну, раз ты не отвечаешь, я оставлю тебя одного, подумай.

Она могла найти много объяснений тому, почему так хотела Джейкоба. Вынужденное безбрачие, знания Томаса относительно того, что ее привлекает, одиночество, и, вероятно, отчасти все это было правдой. Но было и что-то еще. Когда он смотрел на нее, она чувствовала, что нашла что-то драгоценное, и было бы безумием это упустить. Может, Томас применил черную магию, чтобы убедить ее взять Джейкоба в услужение?

Он выбрал ей мужчину, который был всем, что она хотела, и ничем, что ей было нужно. Но если она рехнется настолько, чтобы оставить его себе, он должен усвоить основной урок, который она пыталась ему преподать. Иначе его время в ее мире будет кратким по причинам куда более серьезным, чем утрата положения в ее домашнем хозяйстве.

Джейкобу хотелось ее придушить, потом подмять под себя, ощутить, как открывается ее трепещущее тело, доверяя ему доставить ей удовольствие своими руками.

На хер, на хер. И Томаса на хер, какого хера он не объяснил получше?

Но стоило задуматься, и Джейкоб вспомнил, как умирающий отмечал, что у всех вампиров иерархия должна постоянно подтверждаться конкретными заслугами. Даже у королев. Когда она приняла решение выйти за Рекса, заключив политический союз между древним азиатским королевским домом и более далекими потомками западноевропейского рода, это было ее решением. Джейкоб имел дело с женщиной, которая прожила достаточно долго, чтобы точно знать, что ей нужно делать, чтобы отстоять то, что ей принадлежит. Невзирая на внешние атрибуты культуры и цивилизации, которыми они себя окружали, вампиры привносили в свою личную жизнь и публичную политику такой уровень жестокости, что на их фоне любые человеческие проступки выглядят проделками школяров.

Он не понимал, насколько глубоко это настроение пропитало общество вампиров, проникло в их святая святых.

Джейкоб не принадлежал к тому типу мужчин, которых легко подчинить. У него к тому же был кодекс чести, которого он придерживался, несмотря на то, что все его решения выглядели бессистемными, не имеющими никакого плана. Причин оставить Гидеона было много, но в первую очередь это была некая тень, которая посещала его сны с тех пор, как он пробудился сексуально. Он вышел в мир искать ее. Гидеон подтрунивал над ним, говоря, что Джейкоб прочел слишком много ирландских народных сказок.

Джейкоб иногда сам сомневался в своем чувстве, ровно до той ночи, когда впервые увидел леди Лиссу. Воспоминание о тени разлетелось вдребезги, приведя его к настоящей женщине. Чувство стало лишь сильнее благодаря Томасу. Да, он был бродягой и мечтателем. Человеком, который был в поиске смысла судьбы почти тридцать лет своей жизни. Но это была ее судьба. Он был уверен в этом.

Однако вот это — он глянул на браслеты, ощутил ноющие мышцы — на самом деле не вписывалось в его картину.

Он заставлял себя думать, невзирая на боль, остаточную панику, ярость и неослабевающую похоть. Ему еще много надо узнать о мире Лиссы. Но в конце концов ей захочется, чтобы он был свободным. Он чувствовал это. Он это знал.

Ему надо заслужить ее доверие. Может, тогда она станет его уважать его. Свернется в его объятиях и спокойно уснет, зная, что он о ней позаботится.

* * *

Мистер Ингрем сидел на табурете, развернув вчерашнюю газету. Перед ним была пустая тарелка из-под яичницы, которую приготовил ему Джейкоб. Заканчивая чтение каждого разворота, Ингрем аккуратно складывал его справа от себя. Лисса подумала, всегда ли он такой скрупулезный или он так пытается предотвратить панику — его оставили без инструкций и указаний, зато под впечатляющей охраной из волкодавов. Кухня была любимым помещением собак. Бран приветственно поднял голову, но не двинулся с места. Пол был словно застелен длинными ворсистыми ковриками, разбросанными так, что при падении они приняли формы собак. Радио было оставлено на предпочитаемой Лиссой джазовой волне, и трогательная песня Расса Фримана о женщине с цыганскими глазами наполнила комнату.

— Ваш человек любезно оставил мне газету. Она отвлекала меня от мочевого пузыря, хотя, должен заметить, я уже подумывал, не воспользоваться ли чем-нибудь из утвари. Ваш главный тут все показывает зубы каждый раз, как я шевельнусь.

— Ближайшая ванная тут, в холле, — кивнула Лисса. — Пожалуйста, пользуйтесь, сколько понадобится. Бран, гуляй!

Шофер подпрыгнул на табурете, когда собаки подорвались, будто сквозь пол пропустили ток. Они проскакали к собачьей двери и вырвались наружу с поскуливаниями и рычанием. Меньше чем через секунду Ингрем и Лисса были одни.

Он прочистил горло.

— Я думаю, им тоже надо было выйти.

— Они все делают очень усердно, — сказала она с вымученной улыбкой. — Пожалуйста, идите, воспользуйтесь удобствами, а потом я хотела бы с вами поговорить. Как минимум поблагодарить вас за профессионализм. Уже давно обо мне не заботился хотя бы один мужчина, не говоря уж о двоих в одну ночь.

Он кивнул, вставая. По его скованным движениям она заподозрила, что все это время он не решался даже шевельнуться. Было похоже, что кровь у него застоялась, и не только кровь.

— Приношу извинения за то, что причинила вам неудобства, — добавила она, чувствуя укол совести. — Я этого не хотела.

— Это обнадеживает. — Он осторожно направился в холл. — Я уж было решил, что желание проследить, не похитил ли вас тот парень, приведет к тому, что я сам стану пленником.

— Джейкоб думал, что я захочу с вами поговорить. Я, видимо, тоже так думала, иначе собаки бы вас не задержали. — Когда Ингрем обернулся, почувствовав ее тревожный взгляд, она сказала: — Они обычно понимают, что мне нужно, раньше меня.

— Кажется, и мальчик примерно того же толка, раз попросил меня подождать.

Она предпочла не ответить, он кивнул и скрылся за углом. Лисса повернулась к вазе с фруктами, взяла апельсин и держала его, наслаждаясь ощущением от текстуры корки, а поднеся к носу — ароматом плода.

Мальчик. Шофер как будто угадал, что у нее с Джейкобом солидная разница в возрасте, несмотря на то, что она выглядит на много лет моложе. Интересно, каким будет Джейкоб, когда в его волосах появится седина? Она вообразила «гусиные лапки» вокруг его улыбчивых глаз, носогубные складки, борозды на лбу. На лице Джейкоба отражалось все: гнев, страсть, нежность, сомнение. Он слишком импульсивен, он не умеет сдерживать свои порывы.

Раз Джейкоб поклялся Томасу, он будет хранить клятву, пока она не освободит его от нее. Она это твердо знала.

— Мэ-эм?

Она открыла глаза и увидела в одном дверном проеме водителя. К другому прислонился Джейкоб.

Она оставила ключ от наручников на кровати. Но даже если бы он сумел дотянуться до ключа, он не мог вставить его так, чтобы отпереть браслеты. И тем не менее вот он, здесь.

Что бы ни собирался сказать водитель, он придержал это при себе, уловив напряжение в воздухе. Джейкоб надел только джинсы. Она-тo думала, что может читать по его лицу, и действительно прочла разнообразные эмоции. Бурлящий гнев, фрустрация, колющее желание. Но смешанные вместе, эти чувства образовывали нечто, что она не могла интерпретировать, как язык, о котором она знала только то, что он есть.