Сова огляделась. Три трупа – бородач тоже не шевелился – и тишина… Похоже, никого из банды в живых не осталось. Победа! Вот только нос набок, да и незаметной остаться так и не удалось. А именно такую задачу ставил отец, когда говорил:

– Ну что, дочь. Завтра последний экзамен. Я привел банду мародеров из Вологды специально для тебя.

– Класс, пап!

– Если все сделаешь правильно, то не погибнешь. Если провалишься, я тебя прикрою, но… тогда не жди поблажек ни от меня, ни от жизни. Она не любит слабых! И не любит, когда ей врут. Так что постарайся завтра не облажаться! Но я верю в тебя и видел, как ты готовилась, не жалея себя. Так что, думаю, все пройдет успешно. Мне лишь нужно, чтобы ты осталась незамеченной, без ран, и с каждого убитого ты должна принести трофей. Все равно, какой, но трофей в нашем случае означает, что ты не зря убила врага. Что своей смертью он принес тебе материальную пользу. Все ясно?

– Так точно!

– Я серьезно!

– Да, отец, все ясно.

– Ну, вот и ладушки, готовься! Завтра они придут в наш лес, я лишь на сутки опередил их, поэтому времени не так уж и много.

– Его достаточно, чтобы уничтожить маленькую армию, – пожала плечами дочь. Отец косо посмотрел на нее, а потом криво ухмыльнулся, видя, как далека еще Софья от понимания, что учеба очень-очень сильно отличается от реальных боевых действий, в которых она еще не участвовала. Что ж, это ей будет неплохим уроком… Если выживет, конечно.

И вот теперь Сове осталось лишь пройтись по лесу в обратном направлении и собрать трофеи. Хоть одну из задач девушка выполнила. Но, тем не менее, отец отреагировал очень жестко: вправил ей нос без обезболивающего. А чтобы жизнь медом не казалась!

Макаренко проснулась от холода. Костер давно прогорел, а теплое покрывало уже не спасало от стужи, пробравшейся сквозь несколько слоев одежды и одеял. Девушка машинально потянулась и погладила кривой нос. Черт! Даже вспоминать о той боли было неприятно, не то что проживать ее во снах раз за разом. Софья вновь возвращалась в прошлое, и опять те события представали перед ней, как наяву. Они – все, что у нее осталось от отца, и пусть многие воспоминания терзали душу, но больше ее с прошлым ничего не связывало.

Макаренко выглянула через сымпровизированные вчера ставни: снег успокоился, и теперь с неба падали редкие и легкие, почти невесомые белые хлопья. Они совершенно не помешают осмотру, но и от врага ее не скроют. Софья смочила горло водой из фляги. Потом девушка сменила накидку на белоснежную, собрала скарб в рюкзак и вновь поднялась на крышу. Ветер сменился, тяжелые тучи, напитанные влагой, медленно неслись к востоку.

Софье стало грустно. Она почти не помнила матери, а отец не так давно погиб. И хотя он был строгим и суровым, девушке недоставало бати. Недоставало отцовских нравоучений, его недовольного бормотания, когда Сова что-нибудь делала неправильно. Она иногда не понимала сурового мужчину, но на подсознательном уровне боготворила: наверняка он хотел сына. Но то, с каким упорством он занимался с дочерью, доказывало его любовь к Софье. И она обожала его, пожалуй, даже втайне от самого мужчины, ибо он терпеть не мог бурных проявлений чувств. Девушка сжимала зубы от несправедливой брани, тихо смеялась в воротник куртки, когда он не видел, и иногда осторожно поправляла ему одеяло, словно маленькому ребенку.

Но чувства вырвались наружу, когда отца не стало. Захлестнули, чуть не привели к сумасшествию, но Софья сумела взять себя в руки и продумать дальнейшие шаги. Месть хороша обдуманная, а на горячую голову можно наломать дров. Недаром отец учил ее сдерживать чувства, прятать эмоции и думать, думать, думать. Макаренко успокоилась и пустилась в путь. И черт подери этих нефтяников, если они смогут хоть как-то вывести ее из себя. Даже речи об этом не шло. Она готова была к медленному и плановому уничтожению всей общины. Сколько бы времени это ни заняло.

Пока Макаренко неторопливо готовила себе место и винтовку, внизу что-то затарахтело. Непрерывный, навязчивый звук то приближался, то удалялся. Что это?

Сова осторожно выглянула из укрытия, настроила оптику и посмотрела на лагерь нефтяников. Люди внутри огороженной территории засуетились. Из барака вышел мужчина в темном бушлате и шапке-ушанке и подошел к воротам, давая указания часовым на вышках. Те явно к чему-то готовились. И Сова вдруг поняла, что звук шел не из лагеря. Она повела винтовкой вдоль дороги, пытаясь найти источник звука, и вот… оптика выхватила одинокий автомобиль-фургон, покрытый толстыми листами ржавой стали, испещренный следами когтей животных и местами ощетинившийся приваренными острыми штырями.

Любопытно. А ведь, кроме нефтяников, еще кто-то существовал в округе. Это была ценная информация, ведь для успешной операции против бандитов нужно было учитывать и их возможных сторонников. А то мало ли кто окажется в тылу.

Девушка внимательно наблюдала за автомобилем. Он подъехал, ворота на территорию нефтяников на миг отворились, а потом сразу же захлопнулись. Шипастый монстр на колесах остановился перед мужиком в черном бушлате, и из кабины выскочили двое. Первый подошел к встречающему, и они пожали друг другу руки, о чем-то переговариваясь, а второй открыл фургон, и из него один за другим выпрыгнули пять человек. Они тут же колонной выдвинулись вперед и выстроились в шеренгу перед «бушлатом». Тот прошел вдоль, осмотрел бойцов и, видимо, остался доволен, потому как резко что-то крикнул в сторону бараков.

Сова переместила винтовку в сторону серых одноэтажных сараев и вдруг охнула: из дверей одна за другой выходили маленькие фигурки детей. Чумазые и худые, в лохмотьях, они представляли жалкое зрелище. На лицах читался безграничный ужас, а тщедушные тела – это ощущалось и на расстоянии – тряслись далеко не от холода, а от страха. Куда их теперь отправят? Что с ними там будут делать?

Софья вздрогнула от ужаса и негодования: как такое возможно? Что тут вообще происходит? Сердце разрывалось на части от переживаний за этих чужих детей, но Макаренко пока не понимала, что с ней творится. Если бы она попросила кого-нибудь найти для этого невыразимого чувства определение, ей бы ответили, что это материнский инстинкт. Но некому было подсказать девушке. В целом мире она была одна. Кроме бандитов, сейчас ей и общаться было не с кем.

Чувствуя небывалое возмущение, девушка всматривалась в хмурые лица, пока детей не погрузили в фургон и автомобиль не уехал обратно. И Сова долго провожала его взглядом сквозь окуляр оптического прицела, пока тот не исчез за поворотом дороги.

Затем она откатилась от края крыши, вскочила на ноги и несколько долгих минут вышагивала туда-сюда, не помня себя от ярости. Такого сильного чувства она еще не испытывала никогда в жизни. От злости она сорвала респиратор с лица – девушке казалось, что ей не хватает воздуха от возмущения. Ноги сами с неуемным остервенением пинали снег, словно он был в чем-то виноват. Макаренко злилась из-за невозможности помочь детям. Куда их повезли? Она не знала! Что с ними будут делать? Она не знала! И что с ними будет, она тоже не знала…