Пистолет удобно улегся в руке. Надежное средство ухода от проблем.

Но тут появилась Алекс, дорогая, милая Алекс.

Питер сунул пистолет под подушку, чтобы не испугать ее.

И вот теперь снова потянулся к оружию. Холодный металл вжался в ладонь.

Роберт вернулся домой.

Роберта нужно наказать.

Питер почти не слышал, что говорит мальчик:

– Я не такой, как другие парни. Я все равно не уживусь в «Святом Беде». Да и нигде не уживусь. Может, потому что очень скучаю по маме. Может…

Робби осекся. Питер отбросил подушку. В руке его оказался пистолет, которым он размахивал беспорядочно, как дирижер – палочкой.

– Продолжай, пожалуйста, – велел он. – Интересно послушать.

Холодный страх схватил Робби за горло. Он затаил дыхание.

– Возможно, когда закончишь, объяснишь мне, почему моя дочь больше не хочет меня знать? Почему ты вообразил, что имеешь право украсть у меня Лекси?

Робби трясло так сильно, что он боялся слово сказать. Он часто видел отца пьяным, но до сегодняшнего дня Питер никогда не буйствовал. Может, вчерашняя пощечина выпустила на волю чудовище? Ведь и акула становится людоедом, почувствовав вкус крови.

Поэтому Робби постарался тщательно выбирать слова:

– Лекси не имеет к этому никакого отношения.

К сожалению, выбор оказался неудачным.

– Не смей говорить, что Лекси тут ни при чем! – заревел Питер. – Не смей! В ней все дело! Ты крадешь ее у меня, в точности как украл свою мать!

Робби не успел опомниться, как отец выстрелил в потолок над его головой. Штукатурка хлопьями конфетти посыпалась на плечи мальчика.

Адреналин пульсировал в венах Робби, как рок-музыка.

Отец не просто пьян. Он спятил! Хочет его убить!

Одно дело – покончить с собой и совсем другое – быть убитым собственным отцом. В этот момент Роберт с ослепительной ясностью понял, что не хочет умирать. Ему пятнадцать лет! Он должен жить! Вопрос только в том, как именно.

Окно было как раз за его спиной. Если он повернется и бросится бежать, отец всадит ему пулю между лопатками. Выхода нет. Остается одно – попробовать его урезонить.

– Па, я не мог украсть у тебя маму. Она любила тебя. Любила нас обоих.

– Не говори мне о чувствах мамы ко мне! Ты ничего не знаешь!

Питер прицелился в грудь Робби.

– У нас с Алекс все было хорошо, пока не появился ты!

– Па, пожалуйста…

Тихий свист в голове Питера становился все громче, словно на плите закипал чайник. Он сжал виски. Комната снова покачнулась.

– Я пьян… Какого черта я тут вытворяю?!

Питер глянул в сторону окна, пытаясь призвать Алекс. Он так нуждался в ее совете!

Но она ушла.

– Папа, перестань! Перестань кричать!

В дверях появилась Лекси, сжимая любимую мягкую игрушку – пушистого белого кролика.

Шум в голове Питера стал непереносимым.

– Все хорошо, милая. Иди сюда.

Робби увидел, как младшая сестра доверчиво шагнула к дивану. Питер машинально повернулся к Лекси. Теперь дуло пистолета было направлено на нее.

Нужно спасать Лекси!

Повинуясь некоему инстинкту, Робби издал дикий, первобытный вопль и бросился на отца, как обезумевший бык.

Питер вскинул голову. Выражение лица Робби было застывшим, как на видеоленте, поставленной на паузу. Страх куда-то делся, сменившись чем-то другим. Возможно, решимостью? Или ненавистью? Питер не знал.

До него смутно донесся голос домоправительницы:

– Нет!

Миссис Картер провела кошмарную ночь. Она не заснула ни на секунду и, лежа рядом с мужем, ворочалась и металась, не находя себе места. Угрызения совести не давали ей покоя. Нельзя было оставлять мистера Темплтона одного с ребятишками. Он не в том состоянии, чтобы присмотреть за ними.

К пяти утра она не выдержала, оставила храпящего Майка и, даже не приняв душ, натянула вчерашнюю одежду и поспешила на работу через весь город. И не успела сунуть ключ в скважину, как услышала грохот. Сердце миссис Картер заколотилось от ужаса, но она последовала на крики, несущиеся из кабинета. И ворвалась туда как раз вовремя, чтобы увидеть, как хозяин целится из блестящего черного пистолета прямо в голову четырехлетней дочери.

Питеру следовало бы все обдумать, но он не мог. Свист в голове стал таким оглушительным, что болели уши.

Он открыл глаза и взглянул на Лекси.

Она так похожа на Алекс…

Прогремел второй выстрел.

Свист в голове смолк.

Макс Уэбстер взял у матери блестящий красный сверток и стал взволнованно вертеть в руках.

Сверток был тяжелым. Что-то твердое. Скорее всего не игрушка, несмотря на яркую подарочную обертку и небрежно нацарапанное золотыми буквами «С днем рождения».

– Что это?

Ив Блэкуэлл улыбнулась сыну, ее глаза возбужденно блестели.

– Открой и увидишь.

Сегодня Максу исполнилось восемь лет. Поразительно красивый ребенок, с хищным орлиным носом, угольно-черными глазами и волосами и скулами, которым позавидовали бы модные модели, он странным образом сочетал в себе нечто женственное и одновременно зрелое. В нем не было ни унции толстощекой невинности его друзей. Макс казался умудренным жизнью. Он был стройным. И неистовым. Если остальные мальчики его возраста казались неуклюжими щенками, Макс Уэбстер был ягуаром в лесной чаще, столь же опасным, как и красивым.

Менее часа назад пентхаус на Пятой авеню, где жил Макс с родителями, был заполнен неуклюжими восьмилетними щенятами, готовыми на все, лишь бы заслужить снисходительный взгляд одноклассника. Праздник был идеей отца Макса.

– Мальчику нужны друзья, Ив, – твердил Кит. – Ему следует больше общаться со сверстниками. Для парня его возраста неестественно проводить с матерью каждую свободную минуту.

Ив не возражала, просто удалилась к себе на время праздника, заперев за собой дверь. Макса осыпали подарками: трансформеры, игрушечные автотреки «Скалектрикс», железная дорога и персонажи мультфильма «Экшн Мэн». Дети ели пирожные и фрукты и пили колу, пока она не стала выливаться из носов пенистыми черными потоками. Кит Уэбстер бегал вокруг с камерой.

– Ну что, парень, здорово было? – спросил он сына, когда гости разошлись. Его лицо сияло любовью и гордостью.

– Еще как, па! – кивнул Макс, который на самом деле не мог дождаться, когда уберется папаша. Кит обычно посвящал воскресный вечер игре в американский футбол. Он и его коллеги-хирурги организовали команду, чтобы облегчить постоянное напряжение и тяготы нелегкой работы, от которой зависели жизнь и смерть пациентов.