— А что отвечать? — пожала плечами я, — согласно должностным инструкциям, я имею право…

— Это мои сотрудники! Мои! — вскричал Альбертик и его всегда красивое лицо перекосило от злости, — и кого здесь увольнять — решаю только я!

— Не только…

— Я еще раз говорю…!

— Альберт Давидович, — очень тихо сказала я и Альбертику волей-неволей пришлось умолкнуть, прислушиваясь. Хороший способ, я его в прошлой жизни частенько использовала.

— Так вот, Альберт Давидович, — продолжила я, — снимать и выгонять ни Лактюшкину, ни Герих мы не будем. А вот через неделю у нас состоится большое коллективное собрание. Так что проводим их со всеми почестями на заслуженный отдых. Вручим по грамоте. И гладиолусы.

— Какие гладиолусы?

— Белые.

— Ты мне тут Анику-воина из себя не строй! — скрипнул зубами Альбертик, — я сказал, Герих и Лактюшкину не трогать — значит, не трогай. А не нравится — уматывай. Тебя никто здесь не держит!

С этими словами он вышел, чеканя шаг и со всей дури хлопнув дверью. Да так, что висящая на стене репродукция с Аленушкой у омута, сорвалась и рухнула на пол.

Да уж, не зря говорят, что во времена больших перемен в первую очередь страдает искусство. Я вздохнула и пошла спасать остатки живописи.

До встречи с Барабашом у меня еще оставалось время, и я решила пожертвовать обедом (худею же) и отправилась прямиком в переулок Механизаторов. Давненько я там не была. Нужно составить список необходимых для Веры-Лиды вещей.

Ставшая почти родной коммуналка встретила меня на сей раз запахами подгоревших сырников и борща. Морщась от дыма, я прошла тёмную прихожую, стараясь не вписаться в нагромождения бэушной бытовой рухляди: к обычным для этой квартиры вещам, типа старого велосипеда и лыж, сейчас здесь добавился торшер с облезлым абажуром и неустойчивая колченогая клозетка, которая моментально рухнула мне на ногу.

Чертыхнувшись, я пнула незадачливую мебель и, потирая коленку (синяк теперь точно будет), отправилась на кухню.

Нужно же хоть поздороваться с соседями.

К моему величайшему удивлению, на кухне я обнаружила женщину среднего возраста с одутловатым лицом, похожим на мопса. Судя по тому, что злополучные оладьи она жарила в домашнем халате и бигудях, женщина явно здесь проживала.

— Здравствуйте, — немного даже растерялась я. — А вы кто?

— А вы кто? — нахмурилась женщина, ловко зачерпнула большой ложкой тесто из миски и ляпнула его на сердито шипящую и плюющуюся жиром сковородку.

Не выдержав такого кулинарного надругательства, сковородка забурлила, возмущённо разбрызгивая кипящее масло, и оттуда повалил дым.

— Сделайте газ поменьше! — не выдержала я.

— Не командуй! — рявкнула на меня женщина, — и не лезь под руку!

От неожиданности я даже не нашлась, что сказать. Но тут из комнаты Грубякиных вылетела растрёпанная Зинка и с криком: «Опять⁈» — схватила раскалённую сковородку и вышвырнула её в раскрытое окно.

Я только вытаращилась, не зная, что и сказать.

— Ты что творишь, лахудра⁈ — заверещала женщина и бросилась к окну, выглядывая во двор.

— Сама ты лахудра! — закричала в ответ Зинка, — задолбала уже свои блины пережигать! Дышать в доме нечем! Руки из жопы выросли, скоро на покой пора, а жарить так и не научилась!

— Не твоё собачье дело! — фыркнула женщина и выскочила из кухни, явно во двор — спасать сковородку и, если повезёт — оладьи.

— Ага! Не моё! — вытерла пот со лба рукавом халата Зинка и, повысив голос, завопила — Ещё пожар мне тут устрой! Кобыла!

Я только переводила взгляд то на Зинку, то на залитую потёками подгоревшего теста плиту.

— Вот теперь у нас так, — вздохнула Зинка и поздоровалась. — Привет, Лида. Ты чего это вдруг к нам?

— А кто это? — решила сперва прояснить ситуацию я.

— Жена моя! — на кухню вальяжно вышел Петров. Был он явно с большого будуна и, видимо, спал, да так, что рубец от подушки отпечатался через всё лицо и вид у него от этого был откровенно лихой и пиратский. — О! Привет, Лидуха!

— Привет, Федя, — обрадовалась я, — так ты женился? И не сказал! Ну что ж, поздравляю!

— Да не с чем тут поздравлять! — насмешливо фыркнула Зинка, — никакая это не жена. Так, развратом тут занимаются. Живут вместе, а не расписаны.

— Невеста это моя! — отрезал Петров, — а будет жена!

— Вот когда будет — тогда и пусть живёт! — окончательно разозлилась Зинка, — а пока вы не расписались, нечего постороннему человеку тут делать! Ещё и дымом нас всех решила потравить!

— Ничего с тобой не случится, — фыркнул Петров, — а Райку мою не трожь! Твоя Клавдия Брониславовна тут вообще сколько лет без всякой прописки живёт!

— Это моя мать!

— А это моя жена!

В общем, ругань пошла по второму кругу и я, пока есть время, решила проинспектировать наличие вещей первой необходимости для Веры-Лиды.

В комнате Риммы Марковны было тихо и темно. Мебель от пыли я затянула чехлами из старых простынь, окна были плотно закрыты шторами, чтобы солнце не жгло и обои не выгорали, поэтому в комнате чувствовался сильный запах нафталина и запустения.

Я подошла к окну и распахнула шторы и окно. В комнату ворвался свежий воздух с улицы. Где-то вдали прогрохотал по дороге грузовик. В соседнем дворе залаяла собака. А в остальном в этом переулке было, как всегда, тихо и спокойно. Ну, это если не считать непрекращающихся криков на кухне.

Честно скажу, сперва я побоялась привозить Веру-Лиду сюда, раз тут такие войны опять происходят. А потом подумала и решила — с другой стороны, она же просидела запертая в четырёх стенах сколько времени, без впечатлений и эмоций извне, так что ей будет хоть не скучно тут. Ну, а станет ей тут плохо — тогда и будем решать проблемы по мере их поступления. Может быть в общежитие её устрою, когда на работу выйдет.

Посмотрим.

И я вернулась к учёту вещей.

Так, одеяло — есть, подушка — есть. Постельное — два комплекта. Правда старенькое, зато чистое, и даже подкрахмаленное и выглаженное. Римма Марковна молодец в этом плане — марку держит.

Дальше.

Я открыла шкаф и принялась осматривать, какая посуда есть в наличии и что ещё нужно будет донести. Тарелок — только две. Для длительного проживания маловато. Нужно принести еще хотя бы две-три. Теперь вилки и ложки…

— Лида? — дверь скрипнула и в комнату заглянул Петров. — Не помешаю?

— Заходи, — махнула рукой я, — только дверь прикрой, а то дым же.

— Да это Райка балуется, — махнул рукой Петров и ухмыльнулся.

— Что значит балуется?

— Да издевается она над Зинкой и Клавдией Брониславовной так.

— Что оладьи горят?

— Ну а что, неужели ты думаешь, что она не умеет их правильно жарить? — хохотнул Петров. — А это я, Лидуха, решил ихнее кодло выжить ихними же методами. Но только сам я не сдюжу, поэтому нанял Райку с условием, чтобы она их за месяц замучила.

— Так это не твоя невеста? — всплеснула руками я.

— Да какая там невеста! — отмахнулся Петров, — на ней же клейма ставить негде. Невеста! Скажешь ещё! Гусь свинье не товарищ!

— Но она же живёт у тебя в комнате…

— А! ты про это⁈ — понятливо хмыкнул Петров, — ну да, ну да, спим мы вместе. А что — дело житейское. Если мущщина и женщина имеют охоту, то почему бы и нет?

— Слушай, мущщина, — перебила я Петрова, — я тут свою подругу хочу поселить в комнате Риммы Марковны. На время. Ненадолго. Так что буду тебя просить — ты уж пригляди за ней, ладно? В обиду не дай, а то знаю я этих Грубякиных.

— Да не вопрос! — выпятил тщедушную грудь в застиранной майке Петров. — И приглядим. И в обиду не дадим. Для хороших людей не жалко.

Так что с коммуналки я возвращалась обнадёженной. Веру там не тронут. Я хорошо знаю Петрова. Да, он — алкаш и пройдоха ещё тот. Но слово держит и понятия о чести у него есть.

После переулка Механизаторов, я заскочила на Ворошилова, домой.

Отмахнувшись от расспросов Риммы Марковны, я торопливо приняла душ, высушила волосы и переоделась. Не хотелось идти к Барабашу благоухая запахами подгоревших оладий.

Я как раз застёгивала лёгкую блузку, когда Римма Марковна заглянула в комнату и возвестила:

— Лида, у меня прекрасная новость! Сын Шнайдеров, который должен был приехать через два дня…

Я аж обрадовалась. Решила. Что заболел и не приедет.

Но Римма Марковна, сделав мхатовскую паузу, важно произнесла:

— Он приехал сегодня! У него что-то там в графике репетиций поменялось. Поэтому в гости мы пойдём сегодня вечером!

Я вздрогнула и мысленно застонала.

Барабаш обитал в том же здании. С колоннами. И лепниной. Я лихо подрулила на машине, почти ровно к назначенному времени. Что-что, а в пунктуальность я умею.

Стремительным шагом я вошла в просторный вестибюль, не задерживаясь, машинально поправила причёску у огромного, до потолка, зеркала, и, минуя гигантские,