А я, правда, была искренна! Сама побывала в схожей ситуации однажды.

Мои родители ушли из жизни очень рано. Папа погиб, когда мне едва исполнилось четырнадцать лет, мама ушла вслед за ним через четыре года. Из родных у меня осталась только тётя Арина, старшая сестра отца, которая сперва взяла надо мною опеку до моего совершеннолетия, а после, как могла старалась заменить мне семью. К тому времени тётины дети уже выросли и обзавелись собственными семьями, разлетевшись в разные уголки нашей большой страны, а ей, непривыкшей к одиночеству, было тяжело жить, ни о ком кроме себя не заботясь, и тогда она решила заботиться обо мне.

Квартира тёти Арины находилась на одной лестничной площадке с моей, что позволяло моей не в меру заботливой родственнице под любым предлогом навещать меня в любое время дня и ночи. Пока я училась в университете, тётя практически поселилась у меня: готовя, стирая и убирая. Никакие мои доводы о том, что я в состоянии позаботиться о себе сама на неё не производили впечатления и мне не осталось ничего другого как смириться с её гипер-опекой. И всё было бы ничего, ограничься она лишь вопросами моего быта, но тётушка решила, что меня обязательно нужно как можно скорее сдать в хорошие мужские руки, а если конкретнее, то сбагрить меня замуж.

Все особи мужского пола, проживающие в нашем районе и соответствующие необходимым, с точки зрения тёти Арины, параметрам подвергались тщательному изучению, дабы после отобрать для любимой племянницы самого достойного кандидата в мужья. С достойными в нашем районе было туго и, наверное, именно поэтому выбор пал на Игоря Прохоровича, проживающего двумя этажами выше и имеющего к своим тридцати семи годам трёшку с евроремонтом, немножко потрёпанную иномарку, должность юриста в какой-то крупной фирме и французского бульдога Сенечку, регулярно гадящего под дверью бабушки Розы, первой сплетницы нашего подъезда. Последний фактор стал решающим в пользу Игорёчка, как ласково называла двухметрового верзилу моя тётя, так как бабушку Розу моя родственница крайне не любила.

Определившись с кандидатом в мои мужья, тётка перешла к активным действиям, пытаясь свести нас вместе. Да что там активным! Она, похоже, жаждала, чтобы Игорёчек поступил как мужчина каменного века: пришёл, увидел, уволок в свою пещеру…, тьфу, в квартиру. Чтобы «купец» разглядел «товар», тётя Арина прибегала к невероятным ухищрениям, пытаясь заманить сурового и невозмутимого на вид Игоря Прохоровича на чашечку чая в мою квартиру. Каково же было моё удивление, когда возвратившись после шестой пары из университета, обнаружила на своей кухоньке тётю и шкафоподобного Игорёчка, словами не передать. И не было предела моему негодованию, когда эти посиделки стали плавно входить в привычку.

— Ангелиша вернулась! — радостно встречала меня каждый раз пронырливая родственница и, умильно заглядывая мне в глаза, сообщала. — А я тут Игорёчка на чаёк пригласила, ты же не против?

Я была против! Очень против! После шести-семи пар в университете мне хотелось лишь принять душ и упасть на любую горизонтальную поверхность, чтобы выспаться всласть, а уж никак не развлекать мужчину, который был старше меня без малого лет на восемнадцать. Но так как в то время я была очень скромной, тихой и воспитанной девочкой мне не оставалось ничего другого, как изображать из себя радушную хозяйку.

Так продолжалось изо дня в день, пока однажды тётушка не решила, что нас уже можно оставлять наедине и, сославшись на несуществующие дела, поспешила откланяться, хитро подмигнув мне напоследок. В тот момент я едва сдержалась, чтобы позорно не сбежать вперёд неё и, заняв глухую оборону в квартире родственницы, требовать освобождения моей законной жилплощади от чужой оккупации. Сдержалась, а зря. Я не знала о чём можно говорить с этим взрослым мужчиной, чей взгляд то раздевал меня, то одаривал насмешливой снисходительностью.

В один из вечеров, когда тётя в очередной раз бросила меня наедине с потенциальным «женихом», милый и интеллигентный Игорёчек решил перевести наши отношения в новую плоскость. В горизонтальную, видимо рассудив, что мы уже достаточно узнали друг о друге. Когда меня, стоящую у окна, сперва грубо облапали, а потом посадили на подоконник, недвусмысленно раздвинув ноги, я заорала как припадочная и со всей дури огрела женишка цинковой леечкой для поливки комнатных цветов. В тот день у мужчины это была не последняя травма.

Так как вечер стоял довольно тёплый, окно в кухне я оставила открытым, что позволило всем людям в радиусе километра оценить внушительный объём моих лёгких и пронзительность визга. Одним из невольных слушателей оказался и Артём, в тот момент, очень удачно направлявшийся в гости к своей девушке, жившей в соседнем доме. Парень сразу узнал мой голос и ринулся на выручку школьной подруге.

Итогом вечера стали, выбитые крепким широкоплечим Артёмиком двери в мою квартиру и передние зубы Игоря Прохоровича, не желавшего понимать, что у нас с ним ничего не получится. Спустя пятнадцать минут и один звонок приятеля своему папе, на тот момент действующему начальнику отдела полиции нашего района, и конфликт был разрешён. Мы дружно пришли к выводу, что Артём никого не бил, у меня нет причин писать заявление в полицию о попытке изнасилования, а Игорёчек должен раз и навсегда забыть, где я живу и как выгляжу. Все действующие лица данного конфликта остались довольны собой и друг другом, а тётушке пришлось смириться с потерей столь завидного жениха. Примириться с мыслью, что я и Игорь Прохорович не пара, тёте Арине помог мой приятель, побеседовавший с ней с глазу на глаз. Не знаю, что такого он ей сказал, но родственница больше не предпринимала попыток сосватать меня за кого бы то ни было, а лишь вздыхала и упрекала меня за нерасторопность в поисках спутника жизни.

Это я сейчас к чему? К тому, что мне прекрасно понятны чувства магистра Джейлира по отношению к «невесте» навязавшейся на его голову и к родителям, явно потворствующим нахальной девице. Это так неприятно, когда тебе навязывается неприятный или попросту ненужный человек, отказывающийся понимать слово «нет».

Пока я предавалась воспоминаниям и размышлениям, мы как-то незаметно оказались в просторном экзаменационном зале, где магистр первым делом принялся стягивать с себя мантию, видимо боясь измять или испачкать в процессе подготовки помещения к предстоящему