Тем не менее их поединок был чистым дзюудзюцу.

Вопрос был в том, кто первый выйдет за ее рамки. Первым оказался Ощепков. Его захват с последующим броском был не то чтобы совсем необычным, но неожиданным. Спиридонову едва-едва удалось его сблокировать, но стало ясно – исход поединка решат только такие приемы. В дзюудо японского образца противники были в равной степени мастерства, да и в его творческом развитии тоже.

И вот теперь, вполне в соответствии с сутью древнего символа «инь-ян», противники стали искать слабые места друг друга. Напряжение возрастало, но ни один из борцов не мог одолеть другого. Было ясно, что победит тот, кто первый успеет застать противника врасплох, и первому это удалось Спиридонову.

Это было что-то вроде тэ гурума[16], но с боковым захватом той же рукой, через которую шел бросок. Хотя и в этом случае исход был не определен до последнего мгновения. Спиридонову хоть и удалось застать Ощепкова врасплох, но тот не оставлял ему возможности переломить ситуацию в свою пользу и провести ути мата сукаси[17] или самому бросить Спиридонова в сэойнагэ[18]. Он продолжал сопротивляться и в воздухе и, лишь коснувшись татами, признал неизбежное.

Все длилось едва ли секунду, но она была крещендо их поединка. Победил Спиридонов, однако победа его была победой над равным, и в другом случае победить мог Ощепков. Спиридонов понимал это, равно как и его противник.

Ощепков исходом поединка тем не менее не был недоволен, хотя, пружинисто вскочив на ноги, обвел учеников таким взглядом, словно только что одержал победу.

– Вот так выглядит настоящее дзюудо! – с торжеством провозгласил он. Борьба как таковая воодушевила его, и победа противника не убавила в нем воодушевления. – Теперь, я думаю, каждый из вас понял, к каким вершинам мастерства следует стремиться. – Он повернул голову к Спиридонову: – Виктор Афанасьевич, смею вас заверить, на высший дан в Кодокане вы бы сдали в любую минуту. Но, кажется, вы хотели что-то сказать ребятам?

Спиридонов, откровенно говоря, уж и не помнил, о чем намеревался говорить с ними. Поединок изменил все. Мир после него стал другим, а слова…

Какие слова имеют значение по сравнению с тем, что произошло на белом квадрате?

Спиридонов кашлянул, мозговым усилием фокусируя мысли.

– Я знаю вашего учителя меньше суток, – уверенно начал он в тишине. – И он тоже сегодня видел меня впервые. Но на татами я чувствовал себя так, словно знаком с ним давным-давно. Поскольку мы следуем по одному Пути. Нас объединяет Путь дзюудо. Этот Путь делает всех нас, включая и вас тоже, одной семьей. Мы причастны к одной великой тайне.

А потому меж нами нет и не может быть никакой вражды. Мы побеждаем не для того, чтобы поставить кому-то ногу на грудь, не для того, чтобы любой ценой вырвать победу. Мы побеждаем, чтобы учиться. И потому кланяемся друг другу до и после боя.

Открою вам один секрет – гнев очень плохой советчик. Гнев называют страстью, и, как всякая страсть, он застилает глаза, туманит разум, а значит – делает нас слабее. Даже в поединке с настоящим врагом не давайте волю гневу и ярости. Феликс Эдмундович Дзержинский говорил, что у чекиста должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова. Вы, будущие чекисты…

Ощепков тихонько ткнул Спиридонова локтем в бок, что-де увлекся… Спиридонов спохватился. Среди подопечных Ощепкова чекистов нет, только два эркаэмовца…

– …эркаэмовцы, – быстро нашелся он, – красноармейцы… достойные граждане нашей Родины, обязательно должны помнить об этом!

Ответили ему аплодисментами.

* * *

Попрощавшись с учениками, они прихватили снизу тяжелый от керосина закопченный примус, чайник с водой, вероятно, заставший еще Колчака, но по-прежнему хорохорящийся надраенным медным бочком, пару кружек, початую пачку чая неизвестной нэпмановской мануфактуры и сомнительного качества, а также немного рафинада, до которого Ощепков, как оказалось, тоже был охоч, и вернулись в его «кабинет».

– Вот оказия, мы спички забыли, – подосадовал Ощепков, когда примус водрузили на стол. – Погодите, я…

– У меня есть, – остановил его Спиридонов, указывая на кучку спичек на столе и обращенный им ранее в пепельницу коробок. – Можно, кстати, я закурю?

– Виктор Афанасьевич, я же просил вас, без церемоний, – ответил Ощепков, занявшись розжигом примуса. – Замечательную вы речь сказали, очень точную… Кстати, вы обещали назвать мне имя своего учителя.

Виктор Афанасьевич не помнил, когда он успел это пообещать, но не стал спорить.

– Вряд ли оно что-то вам скажет…

– Ошибаетесь, – улыбнулся Ощепков, водружая чайник на неустойчивую крестовину примуса. – Хотя я, пожалуй, и так догадался. Думаю, в дзюудо вас занес благоприятный ветер.

– Вы знаете Фудзиюки?! – оживился Спиридонов.

Ощепков вздохнул.

– К сожалению, я знал его не так хорошо, как хотелось бы. Но достаточно хорошо, чтобы он дал мне направление на Путь, по которому я иду. Виктор Афанасьевич, у вас никогда не было такого, чтобы в какой-то картине был некий изъян, а затем вы узнавали нечто, и картина становилась полной?

Спиридонов машинально кивнул. И пожал плечами – а у кого не бывало такого?

– Я долго не мог понять, что держит убежденного буддиста Фудзиюки в семинарии у Николая. Он никому не говорил, что у него был русский ученик. Но так уж вышло, что в Кодокан я попал благодаря ему. Впрочем, обо всем по порядку.

* * *

Синеватое пламя танцевало под почерневшим донышком чайника, который и не думал закипать.

– Знаете, вы второй человек, которому я столь подробно рассказываю свою историю, – сообщил Ощепков, садясь за стол. – Первой, конечно, была моя жена.

– Первая или вторая? – уточнил Спиридонов.

Ощепков взглянул на него с недоумением, а потом улыбнулся:

– Конечно, Машенька. У меня никакой другой жены и не было. После объясню почему. Так вот, вы второй человек, который узнает все, от начала и до конца. В принципе, мне нечего скрывать, просто нет охоты говорить. Люди очень часто все истолковывают неверно и особенно стремятся осуждать. Вы же, я надеюсь, поймете. В конце концов, мы с вами происходим из разных сословных состояний, из разных миров, но наши пути сошлись в один, Путь дзюудо. Потому меня ничуть не удивляет, что именно Фудзиюки был вашим учителем.

Так вот, по договоренности со Свирчевским я отправился в Японию, устроившись на каботажник палубным матросом на один рейс. Драить палубу, подтягивать швартовы да грузить уголь с беседки[19] в угольную яму – невелика премудрость для сахалинского пацаненка. Так же самостоятельно я добрался и до семинарии.