В кадастровом реестре она не нашла ничего об имении Трепассен, а в списках Регистрационной палаты там не значились никакие фирмы. Такого названия не было также ни в списке домов престарелых, ни в списке инспектируемых заведений общепита. Все говорило за то, что Трепассен – просто частная собственность. Но в «Картах» «Гугла» Хэл его нашла и открыла сначала в «Гугле» «Планета Земля», а потом в режиме просмотра улиц. Последний оказался малоинформативен, она разглядела лишь сельскую дорогу, вдоль которой тянулась длинная кирпичная стена, сзади облепленная тисовыми деревьями и рододендронами, заслонявшими все остальное. Хэл «прошлась» по дороге пару миль в обоих направлениях и в конце концов наткнулась на кованые железные ворота, которые высились прямо посреди дороги, но снимок был сделан не под тем углом, и дома вообще было не увидеть. Она вернулась на «Планету Земля».

Нечеткое изображение было к тому же слишком мелким, чтобы рассмотреть что-то, кроме крыши с фронтонами и обширной огражденной территории имения, где газонное покрытие перемежалось деревьями. Больше ничего увидеть не удалось, но во всяком случае, Хэл поняла, что имение большое. Очень большое. Скорее дом-музей. У этих людей есть деньги. Серьезные деньги.

– Ваш билет, пожалуйста, – ворвавшись в мысли, произнес голос над плечом, и, подняв голову, в соседнем отсеке Хэл увидела кондуктора в форме. Она достала из кошелька билет. – Домой на выходные? – поинтересовался кондуктор, компостируя билет, и Хэл, собравшаяся было покивать, вдруг передумала. Рано или поздно ей придется войти в эти воды.

– Нет, я… я еду домой на похороны.

– О, простите. – Кондуктор протянул билет. – Кто-то близкий?

Хэл сглотнула. Под ней разверзалась земля. Это просто игра, роль, сказала она себе. Ничем не отличается от того, что ты играешь каждый день. У нее перехватило горло, но она сумела выдавить:

– Бабушка.

В первую секунду эти слова показались тем, чем и являлись, – враньем. Но затем она соорудила на лице выражение… не скорби – это было бы слишком, – но некоей торжественной печали. И по телу прошла волна озноба, такой же озноб она чувствовала, когда впервые включила вывеску на офисе и начала представляться гадалкой.

– Весьма соболезную вашей утрате, – сказал кондуктор и, прежде чем пройти в следующий вагон, строго кивнул.

Хэл засунула билет в почти пустой кошелек, и тут поезд нырнул в туннель, отчего погас свет, так что какое-то время единственным источником освещения был экран ноутбука, да еще искры, выбиваемые колесами, шарашили молниями по почерневшим кирпичам туннеля.

Экран ноутбука светился изумрудом: необъятные газоны, узкая петляющая дорога… И вдруг Хэл захлестнуло бешенство. Как у одной семьи, у одного человека может быть так много? На территории Трепассена можно поселить не только целый дом Хэл, но всю улицу, да еще почти всю соседнюю. Подстричь газон стоит, наверно, больше, чем она зарабатывает за месяц. Да только ли это. Пони, поездки… И легкое отношение ко всему, как к чему-то само собой разумеющемуся. Разве правильно, что у одних людей так много, когда у других так мало?

Помигав, снова зажегся свет, и выскочило еще одно сообщение с «Фейсбука». Еще одно обновление Ричарда. Хэл нажала, и на весь экран открылась фотография: Ричард с семейством на фоне стены, выстеленной деревянными панелями, все гордо сияют. Хардинг с такой силой обнимает сына, что тот даже слегка скособочился.

Ричард разместил в избранном, гласила надпись, и, приблизив глаза, Хэл прочла: Вручение премий в Сент-А. У ма так зашкаливает гордость за сына, што как бы чево ни расколошматила. Па только што потвердил што наша сделка в силе – пять сотен за сданную математику и – ПРИВЕЕЕЕТ, Ибица!

Когда поезд выехал из туннеля на дневной свет, у Хэл опять свело живот, но теперь она знала, что назад уже не повернет.

Потому что спазмы свидетельствовали не только о переживаниях. И не только о зависти. Это было своего рода возбуждение.

Было около трех, когда поезд почти бесшумно затормозил в Пензансе. Хэл остановилась под большими часами, что висели над перроном, и, погрузившись в вокзальную гулкость, попыталась понять, что делать.

Наверху она увидела знак такси и, повесив на плечо сумку, двинулась по стрелочке к очереди перед зданием вокзала. Но в нескольких футах от надписи Очередь здесь остановилась и залезла в кошелек.

После сандвича, купленного в поезде – самого дешевого: яйца и кресс-салат, один фунт тридцать семь центов, – у нее осталось тридцать семь фунтов и пятьдесят четыре цента. Хватит этого, чтобы доехать до Сент-Пирана? А если да, как она доберется обратно?

– Ты на такси, сынок? – услышала она голос сзади и подскочила, но, обернувшись, никого не увидела. Только когда из машины высунулась голова, она поняла, что вопрос был задан таксистом.

– О, простите. – Она засунула кошелек обратно в сумку и подошла к машине. – Да, на такси.

– Извини, любовь моя. – Водитель покраснел, когда она подошла поближе. – Не разобрал. Это все твои короткие волосы, понимаешь.

– Ничего страшного, – честно ответила Хэл. Такое случалось слишком часто, чтобы расстраиваться. – Послушайте, вы можете мне сказать, сколько будет стоить доехать до церкви в Сент-Пиране? У меня при себе не очень много наличных.

И не при себе тоже, подумала она, но вслух не сказала. Водитель, отвернувшись, принялся вбивать что-то в экран на панели приборов – то ли в навигатор, то ли в телефон, решила Хэл, хотя уверена не была.

– Примерно четвертной, дорогуша, – довольно быстро ответил он.

Хэл вздохнула. Так и есть. Если она сейчас сядет в такси, то окажется на мели – пути назад не будет, если только не найдется какой-нибудь благодетель на том конце маршрута. Ее опять одолели сомнения. Неужели она действительно пустится в эту авантюру?

– С третьего пути отправляется поезд четырнадцать сорок девять в Лондон-Паддингтон. Поезд следует с опозданием, – произнес металлический голос диспетчера, ворвавшись в ее мысли подобно высшей силе, еще раз напоминающей о том, что не обязательно ступать на этот путь, что можно просто развернуться и сесть на поезд, который отвезет домой.

Где через шесть дней ее будет ждать мистер Смит…

Если кто и выцарапает эти деньги, так это ты.

– Эй, ты меня слышишь? – спросил таксист. Благодаря корнскому выговору прозвучало не так резко, как у какого-нибудь брайтонского водителя. – Примерно четвертной, говорю, устраивает?

Хэл еще раз глубоко вздохнула и обернулась на здание вокзала. Вспомнила картинки из «Фейсбука» и «Гугла» – раскинувшееся имение, поездки за границу, машины, дизайнерская одежда… А потом – изуродованную каблуком фотографию. Разбитые безделушки в офисе, страх, который охватил ее, когда зажглась лампа с красным абажуром… Задумалась, что бы она отдала за пару тысяч фунтов из наследства, всего пару тысяч, которых не хватило бы ни на одну из этих машин – может, только на колеса.