Анжелика была согласна с мнением маркиза, что Жоффрей не устает удивлять их.

Его действия всегда заставали ее врасплох, его идеи и проекты возникали неожиданно и постоянно. Она спрашивала себя, когда это он успел раздобыть и привезти эти подлинные реликвии, эти бесценные рукописи?

Но они в самом деле были здесь.

Они стояли на паперти.

— Становится холодно, — сказал Виль д'Аврэй. — Солнце заходят. Мы не на Востоке, накиньте капюшон!

И чтобы продемонстрировать всем, что именно ему поручено ее опекать, маркиз помог ей расправить складки ее атласного капюшона, подбитого мехом, и эта услужливость вызвала ревнивый взгляд Никола де Бардане.

— Как вы очаровательны, моя дорогая! Никто не мог устоять перед вами, вы заметили? Победа по всем направлениям.

В это время епископ в скупых, изысканных выражениях, но в его устах звучащих тепло и искренне, благодарил за принесенные в дар мощи.

Затем он пригласил всю свою дорогую паству войти в храм, чтобы отслужить торжественную мессу…

— Победа! Победа на всех фронтах, — повторял Виль д'Аврэй, ведя под руку Анжелику к широко распахнутым воротам собора, откуда неслись торжественные звуки органа.

— Кстати, — сказал он, — я знаю, кто стрелял из пушки по вашим кораблям… Да, мне только что сообщили… Это совершенно неожиданно… Вы мне не поверите… спорю на сто… сворю на тысячу.

— Но говорите же… я умираю от любопытства.

— Так вот! Это МАДАМ ДЕ КАСТЕЛЬ-МОРЖА!

* * *

— Мадам де Кастель-Моржа! — повторила Анжелика. — Женщина! Стреляла из пушки! Но она сумасшедшая! Она же могла убить собственного сына…

— Она не знала, что он находится на борту.

Виль д'Аврэй прыснул со смеху.

— Она была вне себя от злости, узнав, что Квебек не собираются защищать от вас и что ее муж уступил Фронтенаку. И она, решила сама пробраться на редут, и, накинувшись на солдат и офицеров, находившихся там, приказала им потопить ваш флот. Говорят, она собственноручно поместила мешок с порохом в жерло пушки и проткнула его штыком. Солдат-артиллерист выстрелил, так как испугался, что она, размахивая штыком, выколет ему глаза или подожжет порох и взорвет всех и вся… Однако, надо признать, что за неистовая женщина!

— Лучше скажите, что за сумасшедшая!

Слушая эту, по меньшей мере, удивительную новость, Анжелика пропустила тот момент, когда они миновали вход в собор.

Она внезапно очутилась в глубине храма в первом ряду перед скамейкой для молитвы, сделанной из резного дерева, с бархатной подушечкой цвета граната с золотой бахромой.

Анжелика преклонила колени. Перед ней в полутьме блестел золотом алтарь, по обе стороны от него стояли колонны из черного мрамора, а над ними деревянная скульптура голубки — символ Святого Духа.

Тем временем позади нее церковь наполнилась шумом входящих.

Одно казалось в Квебеке главным: занять место, соответствующее рангу.

Иерархия званий, служебных должностей, богатства создавала в этой маленькой столице множество споров о превосходстве одних над другими, каждый считал, что защищая собственную честь и достоинство, он защищает одновременно честь и достоинство короля, Новой Франции и даже Господа Бога.

И при любых обстоятельствах проявлялся этот дух жесткого соперничества и соблюдения табели о рангах.

В этом лихорадочном стремлении каждого занять подобающее ему место, не дать сопернику опередить себя, люди совершенно не отдавали себе отчета в том, что они находятся в храме, рядом со Святым распятием. Возникло даже что-то вроде потасовки, и еще немного, и посланник короля господин де Бардане остался бы без молитвенной скамейки или же оказался бы во втором ряду.

Чтобы выправить положение, господин де Фронтенак вынужден был уступить ему свою скамейку, находящуюся немного впереди мест, отведенных для графа и графини де Пейрак. При этом он бросил недовольный взгляд на интенданта Карлона, занявшего место справа от Виль д'Аврэя. Маркиз же в своем непреклонном стремлении находиться рядом с Анжеликой занял как раз то место, которое предназначалось де Барданю.

Губернатору удалось урегулировать эту путаницу с местами, но при этом ему пришлось поставить свою скамеечку совсем рядом с балюстрадой, ограждающей алтарь. Епископ, направляясь к ступенькам алтаря, заметил это и нахмурился. Между тем месса началась. Дети, поющие в хоре, заняла свои места.

Певчие начали гимн Богу:

Воздаем хвалу тебе, о Боже, Ты наш Всемогущий Господь Святой, святой, святой Отче!

Небеса и земля наполнены Твоей Благодатью и Славой.

Анжелика уже много лет не присутствовала на торжественной католической мессе. Она скиталась по лесам и морям, вела жизнь искательницы приключений, отвергнутая обществом, к которому принадлежала когда-то.

«Как это странно», — говорила она себе.

Приглушенные звуки органа, запах ладана, монотонные голоса певчих — все это повергло Анжелику в некоторое оцепенение. В ее памяти вдруг стали всплывать забытые лица, обрывки событий. Воспоминания наплывали, казалось, из этого теплого, душистого воздуха, дрожащего от тысячи свечей, в мерцании которых как бы двигались и шевелились деревянные резные скульптуры, щедро украшающие внутренность храма.

Вдруг ей на память пришли слова проклятий, изрыгаемые пастором Новой Англии, преподобным отцом Патриджем:

«Папская церковь проповедует религию распутников и фанатиков!» Это именно от его руки погиб отец де Вернон.

Анжелика подняла голову, чтобы разглядеть иезуитов, стоявших двумя рядами наверху возле хоров.

Как всегда в черном, но с надетыми поверх белыми стихарями по случаю торжеств. Их гладко выбритые или бородатые лица были одинаково холодны и безмятежны. Белые жесткие воротники с округлыми краями придавали им сходство с испанскими грандами, одному из которых, великому Игнатию Лойоле, они и обязаны были своим возникновением. Их собрание показалось ей похожим на Совет волчьей стаи. Осторожные и сдержанные, всегда и ко всем подозрительные и связанные каким-то общим уставом, они были не врагами, а силой. И эта сила, возможно, могла присоединиться к ним.

Она обратила внимание на руки молодого иезуита, державшего свой молитвенник. На левой руке не хватало большого пальца, и еще два других были отрезаны на уровне первой фаланги. На другой руке не хватало указательного пальца. Его остроконечная, короткая темная борода, тщательно подстриженная, окаймляла совсем еще юное лицо. Но он уже был лысым. Его природная лысина увеличивалась за счет следов от раны, покрывавшей половину черепа. Приглядевшись, можно было заметить, что у него была отрублена половина левого уха. Подвергшийся совсем недавно истязаниям, ныне он служил торжественную мессу в соборе Квебека и, казалось, не помнил о тех пытках, которые изуродовали его. У него было нежное и невинное лицо. Анжелика вспомнила его имя: отец Жоррас.