— Ничего.

— Они сплетничали о тебе?

— Я не обращаю на них внимания.

— Ты можешь подать на них в суд!

— Если я это сделаю, они и об этом напишут, причем с восторгом, — вздохнула Эмбер. — Кроме того, они никогда не пишут явной лжи, так что я вряд ли могу с ними судиться. Все дело в том, как они подают факты. — Она пожала плечами. — Хотя я никогда не читаю этот журнал, их сплетни доходят до меня. Из других источников. Думаю, придется это пережить.

— И это тебя не заботит?

— Сперва я злилась. А потом подумала: когда люди приходят домой после трудного рабочего дня, они для отдыха читают в таких журналах о красивых вещах, которые носят их любимые знаменитости, и гадают, где бы достать что-то подобное за четверть цены? Так зачем мне лишать их удовольствия?

Гай никогда не смотрел на вещи с такой точки зрения. Он считал, что журналисты вторгаются в его личную жизнь, а Вера была в ярости, когда ее сфотографировали на какой-то вечеринке и поместили это фото в журнале. Она всегда носила очень элегантные наряды, которые ей предоставляли дизайнеры.

— Папарацци не надоедают тебе? — спросил Гай, вспомнив, как эти акулы прессы, узнав о его разрыве с Верой, дежурили у дверей его дома днями и ночами.

— Иногда. На этой неделе они собираются выдать роскошную историю обо мне, — сказала она. — На прошлой неделе я поехала в Венецию купить свадебный подарок Хэву и Элли — какой-нибудь из этих замечательных наборов бокалов венецианского стекла. И кто-то сфотографировал меня, когда я, садясь в водное такси, споткнулась и упала прямо лицом вниз. Я видела отсвет вспышки. — Она вздрогнула. — Ну да ладно… Думаю, мои туфли получились на снимке особенно хорошо. Если они поместят это фото, я позвоню в издание «Что нового?» — а это главный конкурент «Жизни знаменитостей», — и скажу, где приобрела свои туфли. Джина училась в школе искусств вместе с девушкой, которая стала дизайнером обуви, и ее работы просто прекрасны. А после такой публикации вообще пойдут нарасхват.

— И она подарит тебе свои туфли? — Он помнил, что именно так действует эта система.

Эмбер посмотрела на него с упреком:

— Конечно нет. Если бы Заза дарила мне свои туфли, она пошла бы по миру. Я уже говорила, Гай, что сама за себя плачу.

— Я не хотел тебя обидеть. — Но его заинтересовало, что она настолько по-иному смотрит на вещи. — Тебя не очень трогает пресса. — А про себя подумал: «Даже перспектива появления в прессе отнюдь не лестной фотографии. Вера бы несколько дней горела яростью по этому поводу. Или Эмбер просто делает хорошую мину при плохой игре?»

— Раньше я сердилась на такие вещи, но мама объяснила мне, что побеждает тот, кто всегда улыбается. — Она отпила глоток воды. — Так я и поступаю. Улыбаюсь. И чем сильнее стресс, тем шире моя улыбка!

Оказывается, с Эмбер очень легко разговаривать! Они побеседовали о самых разных вещах: о книгах, которые нравились Гаю больше всего, и о том, как бы он хотел иметь собаку, но у него никак не получается. Оказалось, что Эмбер тоже любит собак, но не может завести себе собаку, потому что приходилось бы постоянно оставлять ее одну в лондонской квартире. Выяснилось, что им обоим нравятся одни и те же фильмы и блюда…

Но Гай все равно никак не мог понять ее. Едва ему казалось, что он начинает понимать, Эмбер делала или говорила что-то такое, что опровергало все его идеи. Только что она казалась любимой прессой светской львицей, и вот уже в ней открывается какая-то неожиданная глубина. И как раз в тот момент, когда Гай начинал думать, что в Эмбер что-то есть, она говорила или делала что-то настолько в духе его бывшей жены, что он просто скрипел зубами от досады.

— Элли упоминала, что пыталась уговорить тебя организовывать мероприятия для нее. Почему ты отказалась?

— Потому что я не хочу жить по чужому расписанию. Мне нравится организовывать благотворительные вечера, помогать моим друзьям устраивать праздники. Я могу сидеть с друзьями в кафе, не думая о том, что опоздаю на работу. Могу поехать к маме в Лос-Анджелес, ни с кем не оговаривая заранее эту поездку, и не должна спешить вернуться в Лондон. Мне нравится жизнь, которую я веду. — Она посмотрела на остатки шоколада на блюде. — Поскольку ты — мой гость на этом обеде, мне следовало бы быть любезной и предложить это тебе.

— Да, я твой гость. Поэтому буду настолько любезен, что откажусь от твоего предложения. — Он не мог удержаться и не поддразнить ее. — А ты уверена, что шоколад стоит только на четвертом месте в твоем списке порочных слабостей?

Эмбер густо покраснела:

— Не вредничай!

Но ей удалось отомстить. Она ела шоколад очень медленно, точь-в-точь как та девушка из рекламного ролика, которая потрясла его, когда он еще был подростком. Ее губы словно занимались с шоколадом любовью, и Гай не мог оторвать от них взгляд…

И он понял, что Эмбер прекрасно знала, что делает, потому что она одарила его самой коварной улыбкой, когда сказала, вставая:

— Пойду расплачусь.

— Нет, я заплачу!

— Мы договаривались, — произнесла она чопорно, — что я приглашу тебя обедать в благодарность за то, что ты позволил мне остановиться в твоем замке. Но мне может потребоваться твоя помощь, если не хватит знания языка. Тогда я позову тебя.

«Нет, — подумал он, — ей не потребуется моя помощь. Она сможет объясниться жестами и улыбками, и весь ресторан будет улыбаться вместе с ней. Она очаровывает всех, с кем встречается. Официанту понравилось, как она попыталась говорить с ним по-французски и сделала ему комплимент относительно блюд и обслуживания, хотя ее грамматика и произношение были не идеальны и ей пришлось спрашивать кое-какие слова».

И его она тоже очаровала. Он знал, что не должен связываться с ее миром, но ее солнечный, веселый, оптимистический взгляд на вещи был так заразителен!..

На обратном пути он чувствовал себя более спокойно и включил классическую музыку.

— Я догадывалась, что именно такую музыку ты любишь слушать, — сказала Эмбер.

— Я слушаю ее, когда работаю. — Он обернулся к ней. — Опустить верх?

— Спасибо не надо. Шоколада оказалось достаточно.

Он рассмеялся:

— Номер четыре заменяет номер три?

— Зря смеешься. Некоторые специалисты считают, что женщины предпочитают шоколад сексу. Это все определяется центром удовольствий в мозгу. — И так как он ничего не ответил, Эмбер добавила: — Ну ладно, я ушла из университета. Но не потому, что была слишком тупой.

Это, кажется, болевая точка. Ее обвинили в том, что она — человек бездумный?

— Достаточно поговорить с тобой, чтобы понять, что ты — не глупышка. Что ты изучала?

— Историю искусств. Но мне не хотелось работать в какой-нибудь галерее, и моя учеба оказалась напрасной. Лучше бы это место занял студент, который действительно хотел получить знания.