– Зачем?

– Затем, что я так сказал! – невозмутимо ответил он и, подойдя к столу, поднял с пола нож.

Кортни оглядела крошечную каюту, но не нашла места, где можно было бы укрыться от внимательных серых глаз.

– И до начала моей вахты, – хмуро уточнил лейтенант.

Пробормотав себе под нос крепкое ругательство и получив в ответ неодобрительный взгляд лейтенанта, Кортни выпрямилась, положила одежду на койку и, повернувшись спиной к янки, развязала узел на рубашке и сбросила ее с плеч. Затем грязные брюки упали к ее ногам, и перед Баллантайном на мгновение открылись стройные ноги и округлые ягодицы, сразу же исчезнувшие под торопливо натянутыми чистыми бриджами. А еще, пока Кортни встряхивала и натягивала через голову новую рубашку, у него было время заметить многочисленные лиловые синяки, усыпавшие ее кожу.

Бриджи были мешковатыми и спускались ниже колен, а домотканая рубашка достаточно широкой и бесформенной, чтобы скрыть ее фигуру – почти всю фигуру, потому что нельзя было скрыть девичью грудь и выступающие соски, касающиеся грубой ткани. Еще несколько мгновений Адриан задумчиво смотрел на нее, а затем подошел к шкафу и достал длинный широкий льняной шейный платок.

– Тебе нужно снова стать плоской, – сухо процедил он, протягивая ей платок. На этот раз, когда Кортни вновь повернулась к Баллантайну, он удовлетворенно кивнул и наградил ее легкой улыбкой. – Пойдем, – приказал он и взял цепь с расстегнутыми наручниками.

Испуганно отскочив к стене, Кортни затаила дыхание, пока не осознала, что лейтенант идет мимо нее и вовсе не собирается надевать железные браслеты ей на руки.

– Куда вы меня ведете? – заикаясь, спросила она.

– Проверить, выдержишь ли ты испытание, ирландка. А потом все будет зависеть от тебя.

Мэтью Рутгер тщательно мыл руки, а его мысли разрывались между загноившейся раной, которую он только что в третий раз вскрыл и вычистил, и необходимостью составить список медикаментов, которые нужно будет приобрести, когда «Орел» прибудет в Гибралтар, потому что многие порошки и мази были на исходе и требовали пополнения.

Ополоснув лицо водой, Рутгер начал яростно растирать его, надеясь таким образом хоть немного избавиться от усталости, угнетавшей его в последние дни. Обычный распорядок на судне уже почти восстановили, но госпитальный отсек все еще был до предела заполнен ранеными. За последние три дня доктор потерял пять пациентов – неплохой показатель, если учитывать жестокость сражения, происходившего на берегу, и все же их смерть не давала ему покоя.

Отслужив семь лет в военно-морском флоте, Мэтью стал мечтать о том, чтобы лечить обычные болезни вроде подагры или ангины. С него было достаточно раздробленных, окровавленных рук и ног, не поддающихся лечению. Он достаточно насмотрелся на крепких молодых парней, которых приносили вниз: глаза их были ослеплены вспышками пороха, а тела обожжены и страшно обезображены вражеской артиллерией.

Оседлая, подобающая джентльмену практика, от которой он отказался полжизни назад, казалась ему все более заманчивой. Его отец, как и дед, и прадед, был врачом, и если он, Мэтью Рутгер, хотел продолжить династию, скоро ему потребуются жена и сын.

Он опустил руку и непроизвольно погладил рубец на раненом левом колене. Были и другие памятки о его образе жизни – шрамы на спине и на ребрах, ожоги на теле, полученные при оказании помощи людям на палубах во время битвы. У него уже не было сил видеть эту жестокость, он слишком устал от нее – стал слишком гуманным, как говорил Адриан.

Вздохнув, доктор принялся мыть использованные инструменты, напоминая себе, что нужно взять у главного мастера по парусам еще ниток, а плотника попросить приделать новую рукоятку к пиле для костей, потому что когда он в последний раз пользовался ею, загнал занозу себе в ладонь. Щепка все еще была там и уже начинала жечь тело адским огнем.

«Медики – самые недисциплинированные больные, – грустно подумал Мэтью, – Да я и сам такой же».

Выбрав на столе иголку, доктор присел на край скамьи и повернул руку к фонарю. Заноза вошла в правую ладонь и полностью скрылась в распухшей руке. Ругая себя за неумение расторопно работать левой, Рутгер неожиданно услышал донесшийся с порога смех.

– Похоже, тебе может понадобиться небольшая помощь.

– Адриан, прости за задержку, но я должен был осмотреть пару наших людей. Отвратительное дело эти пороховые ожоги. Иногда они заживают сразу же, а иногда оказываются гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд, и... – Он резко оборвал себя на полуслове, увидев позади лейтенанта хрупкую фигурку, и приветливо улыбнулся, заметив чистую одежду и отсутствие наручников. – Привет, Корт. Как твоя рука?

Кортни ничего не ответила и постаралась спрятаться поглубже в тень.

– Сменил гнев на милость, Адриан? – спросил Рутгер.

– Давай просто скажем, что я размышляю над вариантами, – ответил Баллантайн, прислонившись к стене.

– Что ж, это неплохое начало, – усмехнулся доктор. – Корт, иди сюда, к свету, и дай мне взглянуть на твою руку. Рана жжет? Горит или кровоточит?

Кортни покачала головой, помня строгое наставление Баллантайна давать короткие ответы и не поднимать глаз, и, неохотно выйдя из тени, закатала рукав выше заскорузлой повязки. Показав на край скамьи, с которой только что встал, доктор начал разматывать бинт.

– Вытаскивать нитки совсем не так больно, как накладывать шов. – Он наклонился и напугал Кортни, понюхав совершенно зажившую рану. – Раз нет ни малейших признаков нагноения, вероятно, не должно быть и большого шрама.

Но улыбка не вернулась к доктору. Плотный веер ресниц скрывал глаза мальчика, но Мэтью почувствовал напряжение в своем пациенте, когда тот зажал пухлую нижнюю губу между рядами ровных белых зубов. Он взглянул на Адриана, но не смог прочесть, что таилось в глубине холодных серых глаз.

Нахмурившись, Рутгер принялся орудовать над стежками маленьким ножом и пинцетом. Почерневшая нитка довольно легко выдергивалась, оставляя крошечные капли ярко-красной крови. Сам шрам был неровным розовым рубцом на бледной коже, и, обследуя его, доктор заметил то, на что раньше не обратил внимания: детскую мягкость руки, отсутствие мускулов, которые должен иметь даже девяти-десятилетний мальчик.

– О-о! – Кортни отдернула руку в сторону от дрогнувшего ножа доктора.

– Прости, рука соскользнула. Все еще ненавидишь мир, да?

– Только некоторую его часть, – невозмутимо ответила она.

– Все могло быть хуже, ты понимаешь? – Улыбнувшись, Рутгер снова принялся разрезать и выдергивать нитку. – Намного хуже, чем оказаться под надзором лейтенанта Баллантайна. Обычно он бьет только туда, где не остаются следы.

Он мягко сделал ударение на слове «обычно» и выразительно посмотрел на рассеченный и припухший подбородок Кортни. Были и другие признаки того, что Адриану был брошен вызов: свежие красные отметины у парня на руках выше локтей и неуверенность, с какой он сел на скамью.